Журнал «Если», 2001 № 10
Шрифт:
Остались на поляне три заплечных мешка, железные палки с тарелками, щупы, даже одиннадцать золотых копеек…
— Правее, правее! — кричал вслед Алмазка. — Еще правее! Как раз на дорогу выйдете! А поселок — налево!
Бахтеяр-Сундук и Елисей явились, когда все было уже кончено, и уставились на переломанные кусты, на истоптанную поляну. А как кустам уцелеть, если сюда проперлась зеленая самоходка и здоровые мужики, ругаясь, вызволяли из-под осыпавшейся земли два мертвых тела?
До деда Рази не добрались — горшок с медью ушел поглубже, остался дожидаться того, кто взлезет на сосну вверх ногами, держа в руках мешок с пшеницей.
На
Рядом в закатных лучах сохло золото вперемешку со старинными перстнями и серьгами.
Смущенных сотоварищей они увидели не сразу — да те и стояли, не шевелясь и затаив дыхание…
— Прячется солнышко, — сказала Кубышечка. — Понюхай, Елисеюшка, не тянет ли плесенью?
Конь подошел, склонил красивую лебединую шею и обследовал золото.
— Все тебе плесень мерещится, — проворчал он. — Вот и Алмазка туда же! На самоцветах-то откуда плесени быть?
— Мерещится не мерещится, а на просушку выкладываться надо. Опять же — полнолуние на носу. Являться буду. Ну как найдется молодец — а я перед ним болотной сыростью разольюсь?
Бахтеяр-Сундук тонко усмехнулся.
— Гляди ты, как оно все повернулось, — произнес он задумчиво. — Ведь какие, прости Господи, сукины сыны нас сюда клали! Какой дрянью заговаривали! А вот триста лет прошло — и что же? Лежали мы, лежали, и что вылежали? Стыд вылежали — боимся, что о нас руки марать не захотят…
Говорил он об одном стыде, а думал совсем о другом, но никто его попрекать не стал, как не попрекнули Елисея его внезапной трусостью. Переругаться-то нетрудно, а лес — один, лежать в нем — всем рядышком. Вот и дед Разя, позлобствовав, начнет вылезать понемногу — и с ним придется как-то обращаться…
— Да ладно тебе, — крепким своим баском одернул Алмазка. — Главное-то что?
Кубышечка подняла указательный перст:
— Главное — человек бы хороший попался!
И спорить с ней, понятное дело, никто не стал.
Записки архивариуса
Евгений Харитонов
"Счастие, разум и сила…"
Рассказывая в «Записках архивариуса» о первопроходцах направлений отечественной фантастики, было бы непростительно обойти вниманием «отцов» фэнтези. Впрочем, об одном из них, пионере историко-фэнтезийного романа А.Ф.Вельтмане, мы уже рассказали (№ 3, 2001 г.). Но сам жанр возник в русской словесности отнюдь не в XIX столетии, его корни теряются в эпохе Просвещения. Вспомнить истоки отечественной фэнтези особенно поучительно и познавательно сегодня, когда книжный рынок последних 3–4 лет атакован сериями типа «Загадочная Русь» или «Дороги богов», штампующими странную на вкус и цвет продукцию, гордо величающую самое себя «славяно-киевской фэнтези» — «восточный ответ Чемберлену». Авторы сиих сочинений весьма вольно и небрежно обращаются с историческими реалиями и славянской мифологией, зато неизменно претендуют на лавры пионеров славянской фэнтези.
XVIII век в литературной истории — эпоха особенная. Время становления авторской прозы и многих жанров. Примечательно столетие и бурным ростом жанров массовой литературы: набрали силу авантюрный и любовный романы, а 1779 год ознаменовался появлением первого российского детектива — безумно популярного романа Матвея Комарова под длинным названием «Обстоятельные и верные истории двух мошенников: первого российского славного вора, разбойника и бывшего московского сыщика — Ваньки Каина со всеми его
Еще более плодотворно развивались жанры и направления фантастики — утопия и антиутопия (М.Херасков, Ф.Эмин, М.Щербатов, В.Левшин), научная фантастика («Дворянин-философ» Ф.Дмитриева-Мамонова) [5] .
Возникший в эти годы интерес к старине былинной, славянской привел к появлению жанра волшебно-авантюрного романа. Это уже в XX веке он стал называться на западный манер — «фэнтези».
Но речь, действительно, идет о фэнтези — без каких бы то ни было натяжек, со всеми классическими признаками жанра. Моделирование вторичных миров в псевдоисторическом антураже, условная мистико-средневековая атрибутика, переработка канонической мифологической системы, мечи, магия, инфернальные силы Зла и цементирующий все это любовно-авантюрный сюжет-«бродилка» — все это с избытком присутствует в романах трех «столпов» русской фэнтези.
5
См. статью В.Харитонова «Вселенная за околицей» — «Если» № 4, 1997 г.
«Во времена древних наших князей, до времен еще великого Кия, на том месте, где ныне Санкт-Петербург, был великолепный, славный и многолюдный город именем Винета; в нем обитали славяне, храбрый и сильный народ. Государь сего города назывался Нравоблаг; он был храбрый полководец в свое время, ополчался противу Рима и Греции и покорял многие окрестные народы под свою область. Благоденствие и мудрые узаконения от времени до времени приводили владение его в цветущее состояние; счастие, разум и сила присвоили ему все по его желанию, и он утешался и был доволен, смотря на изобилие и спокойство своего государства, ибо тишина и благоденствие народа составляли все его благополучие».
Так начинается роман-пенталогия «Пересмешник, или Славенские сказки». Первые четыре части были изданы в 1766–1768 годах за подписью Русак, и только в 1789 году при переиздании с включением 5-й части на титуле появилось подлинное имя автора — Михаил Чулков.
Писатель, исследователь мифологии, драматург и журналист Михаил Дмитриевич Чулков (1744–1792) вышел из самых низов (он родился в семье солдата), но после ошеломляющего успеха «Пересмешника» совершил головокружительный взлет не только в литературе. Стал актером придворного театра, затем за относительно короткий срок преодолел путь от камер-лакея до коллежского асессора, попав даже в Дворянские книги Московской губернии.
«Пересмешник» представляет собой череду увлекательных историй, которые поочередно рассказывают друг другу двое молодых повес. Неслучайно композиционно книга напоминает «Декамерон». Истории в книге самые разные — героико-приключенческие, где богатыри-славяне совершают подвиги не только в пределах славянских земель, но и по всей Европе; бытовые, изобилующие описаниями свадебных обрядов, гаданий, пословицами; есть даже сатирические истории. Впервые в русской литературе Чулков создал свой «вторичный мир», заселив его былинными персонажами, смело используя не только славянскую, но и античную мифологию. Реальные исторические события, названия племен соседствуют с вымышленными, а документальная дотошность переплетается с намеренными искажениями [6] .
6
Пример этого виден уже в приведенном выше отрывке. Винета — древний славянский город, располагавшийся на острове Рюген, в устье Одры. Чулков перенес Винету в устье Невы. (Прим. авт.)