Журнал «Если», 2004 № 03
Шрифт:
Он сделал осторожный шаг, потом еще один, чувствуя, как трава под ногой пружинит, точно подошвы новых кроссовок. Идти было легко, но дома оказались дальше, чем он думал — во сне так бывает.
Он обернулся и поглядел на поезд, вернее, на то, что от него осталось. Поезд стоял на месте.
Зато ближайший дом впереди успел слегка сместиться вбок и, кажется, даже отрастить башенку. Во всяком случае, раньше он ее не заметил.
Теперь Лютик различал негромкие голоса и смех — женщина в чем-то зеленом, как трава, прошла совсем близко и скрылась в ярко освещенном дверном проеме. На сгибе локтя у нее висела корзина, в которой лежали… елочные игрушки? — гадал Лютик.
Прямо в воздухе вспыхнула вывеска: «Крылья, Парашюты, Дельтапланы», замерцала и погасла.
Освещенная веранда была уставлена белыми столиками. Веранда парила над землей — или это ему показалось?
«Только бы не проснуться, — подумал Лютик, — кто знает, когда я еще сумею сюда попасть…»
Он прибавил шагу.
Подул теплый ветер и принес с собой запах сосен и мокрой травы.
Он шел и жадно вдыхал этот воздух, торопясь туда, где белые низкие дома растворялись в светящемся небе, как вдруг за спиной что-то тяжело лязгнуло, словно кто-то с силой ударил колотушкой по чугунному котлу, гул прокатился по траве, смяв ее и распугав танцующие огоньки.
«Оезд… омер… орок ри… авляетя… ятой… ормы…» — эхо докатилось до сосен, и за шиворот Лютику упала сдвоенная рыжая иголка.
И сразу его, точно волной, окатило привычными звуками — лязг металла, скрип тележек, гудки, неразборчивый шум сотен голосов.
«Уезжает! — сообразил Лютик, — а я-то, я…»
Он развернулся и кинулся обратно, даже не успев подумать, как и куда, собственно, может уехать поезд без колес и без рельсов. И тут же остановился, словно наткнувшись на невидимую преграду.
Поезд стоял на месте. Вернее, все те же несколько вагонов. Разве что очертания его еще больше расплылись, и Лютик с ужасом увидел, как по кожуху вагонов, морщась и извиваясь, пробегают огненные змеи.
Он заорал и бросился, было, к закрытой двери последнего вагона, но ее мерцающий контур медленно таял в воздухе, наподобие того, как гаснет под сомкнутыми веками след от раскаленного солнечного диска.
Все же он попытался вскочить на подножку, но непонятная сила оттолкнула его — мягко, но ощутимо. Он упал ничком в густую, бархатную траву и, уже не стесняясь, заплакал в голос.
Сон, как всегда, закончился кошмаром.
Кто-то тронул его за плечо.
Он поднял голову — светлый силуэт расплывался и неясно мерцал в теплом воздухе; Лютик понял, что это из-за слез…
— Бедный малыш, — сказала женщина, — он испугался.
Прикосновение маленькой ладони было прохладным и нежным.
Лютик порывисто вздохнул и поднялся с земли.
— И вовсе я не испугался, — мрачно сказал он, — просто…
Горло у него на миг стиснуло, он сглотнул и дальше не смог говорить.
— Ах, этот Оберон, — покачала головой женщина, — о чем он только думает? Пойдем, покажемся ему.
— Куда?
Женщина махнула узкой рукой, указывая на крохотный домик меж двумя соснами.
— Зачем? — недоверчиво спросил Лютик.
— Он все наладит, а ты пока посидишь, попьешь чаю. Как тебя зовут?
— Лютик, — выдавил Лютик.
— Пойдем, Лютик…
— Но я… опоздаю на поезд… — испуганно сказал Лютик.
— Не опоздаешь, Лютик. Пойдем, не бойся.
— Я не боюсь, — тут же возразил Лютик.
Она положила ему руку на плечо и мягко развернула лицом к домику. Над клумбой с ночными цветами кружилась стайка белых мотыльков.
— Это что? — спросил он настороженно.
— Здесь живет Оберон, — пояснила женщина, — станционный смотритель.
Перед домом было низкое крыльцо — перила грели ладонь, точно еще хранили дневное тепло. Лютик нерешительно потоптался на пороге, а потом зажмурился и шагнул внутрь.
Он очутился в самой обычной комнате, разве что дерево, которым были обшиты стены, казалось уж очень чудным — розовым и даже на взгляд теплым. Посреди комнаты стояли круглый стол и несколько стульев с гнутыми спинками. Точно такой стол они с отцом в прошлом году выбросили на помойку. Тот, правда, был сломан. Распахнутые окна выходили в сад.
У стены стоял мужчина, так внимательно разглядывая разводы и слоистые древесные узоры, словно они изображали из себя невесть что. Услышав шаги, он обернулся. Почему-то Лютик никак не мог как следует разглядеть его лица. Наверное, свет так падал.
«Это и есть Оберон, — подумал Лютик, — ну, сейчас он мне врежет».
— У тебя пассажир отстал от поезда, — сказала женщина.
— Да уж, — вздохнул мужчина, доброжелательно глядя на Лютика, — извини, приятель, неудачно вышло. Посиди немного, я все улажу.
— Вы уладите что? — осторожно спросил Лютик.
— Отправлю поезд, — пояснил Оберон, вновь оборачиваясь к стенной панели, — ну, и тебя, конечно.
— Да ты садись, — женщина подтолкнула Лютика к столу.
Лютик забрался на стул, оказавшийся неожиданно высоким. Ноги его едва доставали до пола, но болтать ими или поджать под себя он не решился — так и сидел, напряженно выпрямившись и положив руки на колени.
— Чаю хочешь? — спросила женщина.
Лютик молча кивнул. Она придвинула к нему чашку и наклонила над ней чайник с узким носиком. Чашка была такая тоненькая и легкая, что, казалось, сомнется у него в руке, как бумага. А чай ничего. Вкусный. Только почему-то без сахара.