Журнал «Если», 2004 № 03
Шрифт:
Оберон по-прежнему стоял у стены, задумчиво постукивая по ней пальцами. «Это он так улаживает?» — Лютик удивился, впрочем, не слишком: бывает, люди во сне делают еще большие глупости.
— Готово, — Оберон обернулся к нему, — служба путей сообщения приносит тебе свои извинения, — сказал он торжественно, — и обещает, что впредь постарается не допустить ничего подобного. Вот так, — и уже будничным голосом добавил: — Ну, обрыв на линии случился, что тут поделаешь…
Он отошел от стены и тоже подсел к столу, придвинув к себе чашку…
— Еле успел убаюкать пассажиров….
— Убаюкать? Зачем? — насторожился Лютик.
Он вспомнил застывшие лица, точно в темную воду, погруженные в тяжелый сон.
— Ну, чтобы они не испытали шока… не ударились в панику…
Лютик на всякий случай огляделся. Поблизости не было ничего такого, от чего можно удариться в панику. Впрочем, кто их знает, этих взрослых.
— Потому что поезд пришел не туда? — спросил он на всякий случай.
— Потому что он вообще никуда не пришел, — пояснил Оберон.
— А… я? — на всякий случай спросил Лютик. — Я же проснулся!
— С детьми это бывает, — вздохнул Оберон, — иногда.
Лютик искоса посмотрел на него, но тот не смеялся — его лицо по-прежнему оставалось доброжелательно-серьезным.
— Это почему?
Лютик ожидал, что тот не ответит или отделается тем, что он, Лютик, мол, еще маленький, но Оберон пояснил:
— Детей вообще убаюкать трудно. Трудно убедить, что окружающая их реальность одна-единственная… Им кажется, что может случиться все, что угодно — там, за ближайшим поворотом.
— Да, — согласился Лютик, — это верно.
Ему было лестно, что станционный смотритель говорил с ним так серьезно.
— Взрослые, — продолжал Оберон, — уже знают, что все должно быть именно так, а не иначе. Покажешь им хоть что-то знакомое, а дальше уж они сами заполняют пустоты. Это очень удобно — затрат гораздо меньше. С детьми сложнее…
— Я вижу то, чего нет?..
— Наоборот. Иногда, очень редко, ты видишь то, что есть на самом деле.
— Я… не понимаю…
— Ну, это как с летучими мышами, — терпеливо сказал Оберон, — они издают такие звуки. На пределе слуха. Высокие. Дети их слышат, взрослые — нет.
— Почему? — удивился Лютик.
— Просто ухо так устроено.
— Да! — возбужденно воскликнул Лютик. — Верно! Оберон, я… Я видел! Один раз, когда был совсем маленьким… они сказали, мне показалось, они…
— Ну вот, — согласился Оберон, — видишь.
— И знаешь, бывает, все оказывается не на своих местах… Ты положишь что-то на место, а потом смотришь — раз и нету! Они говорят, я все теряю! А оно совсем не там лежит, как будто так и надо! И знаешь, Оберон, знаешь, оно немножко другое…
— Э… — Оберон был слегка обескуражен этой вспышкой, но потом кивнул, подтверждая, — в общем, да.
Лютик медленно осознавал.
— Значит, наш поезд… он на самом деле никуда не идет?
— Нет, конечно, — спокойно согласился Оберон, — поезд вообще удобная штука. Включаем ваш мир только на станциях и то минут на пять — десять, вдобавок на очень ограниченном пространстве. А так — просто показываем виды за окном, и все… Очень большая экономия…
— А… зачем?
— Что — зачем? — удивился Оберон.
— Зачем вы это делаете? Пусть бы видели все, как есть!
Оберон задумался, в затруднении пошевелил пальцами. Между ними тут же возник белый огонек, вспорхнул и улетел в сад.
— Как есть? Что их мир — лишь крохотный пятачок реальности, площадка, за которой лежит Вселенная, где им нет места? И что бы они, по-твоему, стали делать?
Лютик поймал себя на том, что с увлечением болтает ногами. Не удержался. «Что это я, как маленький», — подумал он.
— А вы что делаете? Пусть бы и мы тоже…
— Но вы не сможете, Лютик, — печально сказал Оберон, — они не смогут. Зачем же страдать? Чувствовать себя неполноценными? Разве мы можем так обидеть — только потому, что из-за какого-то каприза природы мы ушли вперед, а они остались на месте?
— Целый мир? — удивился Лютик. — Специально для нас? Тогда почему в нем так плохо?
— А разве вы привыкли, чтобы вам было хорошо? — жестко спросил Оберон.
— Это потому что мы все некрасивые, да? — грустно спросил Лютик.
— Ты его обижаешь, — тихонько сказала женщина, до сих пор молча наблюдавшая за ними.
— Да нет же, — Оберон с досадой взмахнул рукой — с пальцев сорвался еще один блуждающий огонек, — я просто хочу, чтобы он понял… Исправить то, что снаружи, просто. А как ты исправишь то, что внутри? Дар? Он же либо есть, либо нет…
— Чего? — переспросил Лютик.
— Дар это… — Оберон в затруднении покачал головой, — ну, когда ты видишь не только то, что тебе показывают, или… не знаю, как объяснить… Когда ты и мир, все это вместе… — он неопределенно обвел комнату рукой и умолк.
Лютик почувствовал, как его охватила тоска — тоска изгнанника, вынужденного жить вдали от благословенной земли, вечно прозябать на холодной и равнодушной чужбине…
— Но я же, — он запнулся и с мольбой поглядел на Оберона, — я же… ты же сам говорил! Я могу остаться? Ну хоть ненадолго?
Ему показалось, что женщина поглядела на Оберона со скрытой мольбой, но тот покачал головой.
— Подойди к окну, Лютик, — попросил он, — пожалуйста.
Лютик недоуменно поглядел на него, но послушно слез со стула и подошел к окну.