Журнал Наш Современник 2008 #10
Шрифт:
— Два дня буду лежать, — строит Егорыч планы на выходные. — Куплю два флакона и спрячу.
— Зачем?
— Да моя же не даст отдохнуть по-человечески, из-за ста граммов весь день будет долдонить.
— Куда тебе пить-то?! — заступается за мать Вадим. — Здоровья совсем нет. И на мать не ори, я вон с Алькой по-нормальному, она мне слова поперек не скажет.
— Оно и видно, к отцу никогда не зайдешь, не опохмелишь.
Вадим не реагирует, знает, что бесполезно. Разговор поддерживает Юрка Собачкин:
— А моя меня вконец затрахала. У нее любимая передача "Спасите ремонт". Меня бы кто спас! Только полы
Горячий суп и водка начали работать на согревание организма. До конца обеда еще двадцать минут, откидываюсь на спинку стула, вытягиваю ноги. Сразу накатывается усталость, веки тяжелеют, я не борюсь со сном, расслабляю мышцы.
Слышу разговоры мужиков, стук доминошных костяшек, хриплые голоса диспетчеров, перебиваемые радиопомехами… Ржание лошадей, выстрелы, свист пуль. Погружаюсь в рваную, сюрреалистичную картинку. Поле, густые высокие травы, полоска леса на горизонте, и все это в стремительном движении. Полы шинели хлопают по крупу лошади, острые шпоры режут ей бока, поводья натянуты.
Щекой чувствую грубый ворот телогрейки, громкие голоса действительности не дают образам сновидения овладеть сознанием. Поднимаю тяжелую голову, обвожу помещение цеха мутным взглядом: без пяти час, на двадцать минут я вырвался из надоевшей действительности, и снова погоня. Почему меня все время преследуют во сне, от кого я убегаю, что со мной?
Сухость во рту делает пробуждение еще более мерзким, допиваю остывший чай, неохотно поднимаю тяжелый ящик с инструментом и отправляюсь встречать воркутинский поезд.
Снег поскрипывает под ногами, щетина покрывается инеем, мороз крепчает. Во время работы весь хмель выходит с потом, поэтому, несмотря на то, что мы с утра заливаемся, к вечеру находимся примерно в том же состоянии, что перед обедом. В четыре часа у нас сходка в цеху, цель — очередное поднятие тонуса. Мастера это дело пронюхали и все время отираются возле цехов. Но наши ребята проявляют чудеса конспирации и умудряются соображать в самых удаленных местах вагонного участка. К тому же мобильные телефоны, давно переставшие быть баловством преуспевших, стали общедоступным средством связи. А при наличии связи работягам не составляет труда собраться где-нибудь возле пивного ларька. Вот и сейчас за угольным складом мы бодрим организмы лучезарным напитком "Анапа".
Как всегда зимой, быстро темнеет, одиннадцатичасовой рабочий день уже не кажется таким длинным. Основная работа, по утренним нарядам, сделана, и теперь главное не попадаться на глаза мастеру, он всегда найдет работу. Но на морозе особо не поскрываешься, приходится самим идти сдаваться. По одному заходим в цех, завариваем чай. Кроме нас в цеху никого, и Егорыч озвучивает всеобщее опасение:
— Не нравится мне эта тишина, словно затишье перед бурей.
— Пойдем у электриков посидим, — предлагаю я, — у меня там кореша пушкинские.
— Нет, — отвергает мою идею несгибаемый Егорыч, — и там найдутся доброжелатели, сдадут как стеклотару.
Секундная стрелка часов каждым щелчком отрезает кусочки рабочего времени. Мы слюнявим фильтры сигарет, то и дело поглядывая на часы. За полтора часа можно много успеть, только рвись — не рвись, а больше не заплатят. Вот и сидим мы, три мужика,
не перескочить через барьер на беговой дорожке, не вырваться за город на машине с кипящим движком, не доскакать на загнанной кобыле до леса, не доползти до горизонта. Никак не вырвусь я за пределы объездной дороги, по которой катает маневровый локомотив, катает мои однообразные дни.
— Чего гоняешь? — протягивает стакан Вадим, Егорыч тут же наполняет его. Осушаю не морщась.
— Эх, рвануть бы отсюда, — сказал я вслух то, что подумал.
— Рви, не рви, а работать негде, — у Егорыча на все готов ответ.
Еще по стакану — и домой. А там снова бешеная скачка, и черные силуэты преследователей. Хлесткие выстрелы кавалерийских карабинов, кислый запах конского пота, крики, ржание, свист нагайки. С тыла настигает конница, с флангов давят цепи пехоты. Солдаты передергивают затворы; пока их фигурки еще малы, но может наступить момент, когда они вдруг станут большими, выше колосьев пшеницы. Тогда их каски будут упираться в небо, а сапоги мне в живот. Это не случится, пока небо вверху, а травы смиренно ложатся под копыта, пока стремящиеся соединиться тиски солдатских цепей не отрежут меня от спасительной "зеленки".
МАРИНА ШАМСУТДИНОВА
А. Волохову
Может, сказка топает за полем Да бежит по жниве русый заяц. Ничего ты, миленький, не понял, Не брюнет, не лысый, не китаец…
Просто синеглазый мой мальчишка, С юными случайными прыщами. На виске синяк, а может, шишка, Любим вас таких, таких прощаем.
Всех прощаем, где иных набраться, Русый мой русак, любимый Заяц, Станем спорить, драться, целоваться, Не брюнет, не лысый, не китаец…
Мой воитель — воин-охранитель, Верный оградитель мой от страха, Словно сказки русской светлый житель Русый чуб да красная рубаха.
Не рубаха — рыжая футболка, Не кольчуга — камуфляжный китель, (Берцы, стрельбы, смены, самоволка) — Сердца беспардонный похититель.
ШАМСУТДИНОВА Марина — выпускница Литературного института имени А. М. Горького,автор одной книги стихов. Живёт в Иркутске