Журнал Наш Современник 2008 #10
Шрифт:
Сощурившись на свету и вдохнув полной грудью, он застыл в дверях вокзала, ощущая себя как безнадежный больной, который неожиданно выздоровел вопреки всем прогнозам. Он пошел прямо по спускающейся вниз дороге, мимо каких-то ветхих домиков, огородов и придорожных канав. Он не знал, где находится и правильной ли дорогой идет, но внутреннее чутье подсказывало ему, что всё верно. Вечерело. Изредка навстречу попадались люди и с интересом на него глядели. Немного погодя впереди показалась водная гладь, сливающаяся вдали с горизонтом. У берега был пришвартован чей-то ялик. Синеусов довольно улыбнулся и, подойдя к нему, принялся отвязывать веревку от вбитого в землю
— Товарищ, куда ж вы лодочку мою тянете?
— Туда. — Синеусов выпрямился и неопределенно махнул рукой в сторону солнца, садящегося за острый край полированной водной глади.
— Куда туда? Пароход до Острова только завтра прибудет. Приходите вечерком, подвезу вас за рублик до парохода.
— Мне не нужен пароход. Я сам. — Синеусов пошарил в кармане и вытащил смятую купюру. — На. Это больше, чем вся твоя посудина стоит.
— Ваше высокоблагородие, — мужик, не мешкая, взял иностранные деньги, — как же вы сами? До Острова один день пароходного ходу. Замаетесь.
— Ступай, ступай. Разберусь.
Мужик сделал пару почтительных шагов назад и встал, выпятив круглое пузо и поглаживая бороду.
— Ишь ты! На ночь глядя куда поплывет?
Синеусов долго греб, напрягая последние силы. Ему не было холодно и совсем не хотелось есть, хотя он даже не помнил, когда последний раз принимал пищу. Когда окончательно стемнело и каждая звезда на небе стала величиной с кулак, Синеусов положил весла в лодку и сел в носовой части, обхватив ноги руками и уперев подбородок в колени. Он долго сидел и смотрел в темноту, прислушиваясь к звукам ночи, и сам не заметил, как задремал, привалившись к борту. Едва только забрезжил рассвет, Синеусов открыл глаза. Было страшно холодно. Стелющийся по воде туман пробирался под пальто и стягивал ледяными канатами грудную клетку, так что невозможно было дышать. Синеусов стучал зубами и пытался натянуть воротник пальто на голову. Сообразив вдруг, что надо грести, чтобы согреться, он вставил весла в уключины, взмахнул ими, как крыльями, и заскользил по гладкой водной поверхности. Он долго греб, так что занемели руки и закружилась голова. А когда вдали показался высокий островной берег, окутанный
умбристо-розоватой дымкой, он, изможденный, упал на дно лодки и уставился в небо. Небо было сумрачно-печальным, низким и непрозрачным. Сине-усову показалось, что лодка начала плавно вращаться вокруг своей оси, очерчивая носом круг в молочно-белой пелене. Тихие подводные течения кружили ее на месте, не нарушая ни единым всплеском могильной тишины. Маслянисто-черная вода будто бы поглощала все звуки, рождающиеся на поверхности. Синеусов чувствовал, что силы полностью его покинули. Тупое равнодушие охватило его целиком, и он подумал, что неожиданного выздоровления безнадежного больного не произошло. Ему только так показалось. На самом деле это был последний рывок, видимое хорошее самочувствие, обманка, как часто бывает у умирающих перед самым финалом. Он закрыл глаза и прошептал:
— Я приплыл. Я здесь.
Тихий, до боли знакомый голос ответил ему, возникнув из пустоты:
— Я ждала тебя.
— Я очень устал.
— Ты собрался умереть. Зачем?
— Я потерял всякий интерес к жизни. Она мне не дается. Она все время ускользает.
— Ты так долго шел к истине. Так упорно. И вот ты здесь.
— Я совсем не вижу тебя. Наклонись надо мной.
Легкое дуновение ветра коснулось его лица, и он открыл глаза. Нежный ее образ, похожий на морозный
— Почему ты покинула меня? Как ты могла меня бросить?
— Ты до сих пор не смирился… Нет никакого смысла в твоем сопротивлении естественному ходу жизни…
— Ты скажешь мне то, ради чего я здесь?
— Ты ждешь от меня волшебные слова… квинтэссенцию мудрости, которая в одно мгновение сделает тебя счастливым…
— Мне кажется, что, узнав, я стану другим. Я больше не буду бояться.
— Просто услышать мало. Каждый твой день должен стать ступенькой к истине. Это тяжкий труд, ежедневная работа.
— Фальтер ведь узнал истину?
— Фальтер ухватил лишь хвост истины, которым она обжигающе хлестнула его… Он выпал в другой мир. Совершенно случайно. Так бывает, раз в столетие. И это само по себе очень сильное потрясение. Удивительно, что он выжил… Но ему удалось увидеть лишь краешек тайны, тогда как целостная картинка ускользнула…
Она тихонько засмеялась:
— Видишь, и призракам тоже бывает смешно… Просто Фальтер напомнил мне опоздавшего пассажира, который выбегает, запыхавшись, на перрон и видит лишь клубы дыма… И он уверен, что это был его поезд…
— А разве это не был поезд?… Но ведь Фальтер стал другим… Он что-то понял.
— Понял, но понял не все, лишь малую часть, и оттого общий смысл исказился. Именно поэтому Фальтер и не задержался на земле.
— Мне страшно.
— Не бойся. Я рядом. Все будет хорошо.
Синеусову вдруг стало очень спокойно и надежно. Зацепив нос лодки подолом своего белоснежного платья, она полетела сквозь туман, такая же призрачная и невесомая, как Летучий Голландец. Когда невдалеке показался пароход, она остановилась, погладила своей бесплотной рукой его лицо с закрытыми глазами, окинула последним взглядом распластавшуюся на дне лодки темную фигуру и, легонько подтолкнув суденышко навстречу пароходу с заметившими лодку и оттого засуетившимися на палубе людьми, прошептала:
— Жить… Всего лишь жить… Не жди от меня никакого знака, просто помни обо мне. Когда ты там помнишь обо мне, здесь мне не так одиноко. Вот и вся тайна о живых и мёртвых. Прощай.
МАРИЯ ЗНОБИЩЕВА
В такую ночь не будет в мире зла. В такую ночь я маленькой была И бабушкины слушала ладони Горячкой щёк, бессонницей волос… Нам с бабушкой обеим не спалось В огромном, на кита похожем доме.
И ветер выл, а может, верный пёс. А может, серый волк добычу нёс, Как в песне, — под ракитовый кусточек. И до сих пор я верю: кто не спит, Тот будет съеден в зарослях ракит, Где волк о серый камень зубы точит.
Но в эту ночь всем светом, всем огнём
Поля и горы думают о Нём -
В воловьих яслях дремлющем Младенце.
Он тайно улыбается во сне
Снежинке и лучу, тебе и мне,