Журнал Наш Современник №4 (2002)
Шрифт:
Проводником оказалась молодая миниатюрная татарка. Она, привстав на стременах и козырьком приложив ладонь ко лбу, всматривалась, как богатырь на картине Васнецова, в закрытую дверь, а потом, разведя руками, сказала:
— Надо же, еще полчаса назад они были здесь! Наверное, ушли обедать! Ну, ничего, поедем к другой пещере.
Отправились за ними и мы, мало, впрочем, надеясь на чудо. Ведь, если разобраться, никакой выгоды от посещения клиентами пещер хозяевам лошадей не было — пока те будут ходить, лошади будут простаивать. Вскоре мы увидели спешенную кавалькаду. Всадники угощались вином у двух молодых татар, сидящих со своими бутылками прямо на земле. Проводница скромно стояла в сторонке. Пещера (в отличие от первой, наклонной, воронкообразная, вертикально уходящая в глубь горы) тоже, естественно, была закрыта — в связи в аварийным состоянием, о чем сообщалось на облупленной табличке. К третьей пещере мы уже не
— Не завидую я им, — сказала жена. — Выпили вина на такой жаре, в самом начале прогулки. Что с ними дальше будет?
Между тем молодые люди с бутылками радушными жестами приглашали и нас.
— Нет, друзья, мы не вино приехали пить, — помотал головой я.
— А мы приехали вино продавать! — оскалился один. — Как же нам быть?
Здесь, наверху, была настоящая крымско-татарская жизнь, совсем не похожая на те политические страсти, что раздували в Симферополе вожди меджлиса. У всех этих духанщиков и виноторговцев явно хватало проблем и помимо “государственности” и “независимости”, и при любой власти им бы пришлось так же вкалывать — с той лишь разницей, что крымско-татарская власть могла отпугнуть русских туристов, основной источник их доходов. Но в деньгах этих простых работяг очень нуждались те, кто выступал от их имени в Симферополе. Они, в отличие от татар на плато, честно (а порой и не совсем честно — на то и восточный менталитет) зарабатывающих себе на хлеб, не имели еще места в крымской жизни и дурили народу голову песенкой про “титульную нацию”, чтобы оправдать в его глазах свою бесполезность. Эти политики с психологией кочевников являлись, как и чеченские “президенты” и “генералы”, настоящими, смертельно опасными врагами крымско-татарского народа, но, увы, в том и особенность, и трагедия Востока, что простые люди понимают подобные вещи, только испытав их последствия на своей шкуре.
Обитель над поверженным Змием
Всего в 20 километрах от Бахчисарая — еще один древний пещерный монастырь, освященный во имя иконы Успения Божией Матери. Это единственная православная обитель, существовавшая в Крыму во время великого исхода христиан в 1778—1779 годы. Поскольку всех поголовно православных выслать с полуострова оказалось, конечно, невозможно, хотя бы в торговых и дипломатических интересах, последний крымский хан Шагин-Гирей вынужден был уступить их требованиям и разрешил богослужения в пещерном Успенском храме, пригласив для этого греческого священника Константина Спиранди. Он и оставался единственным стражем и служителем церкви в течение 80 (!) лет. При нем прекратилась монашеская жизнь в монастыре и при нем же, в 1850 году, была возобновлена.
С историей Успенского монастыря связано, наверное, самое позднее в истории человечества сказание об ужасном змие, “люди и скоты пожирающем”. Это исчадие ада, согласно преданию, записанному в ХVII веке священником Иаковом Лызловым, появилось в окрестностях Бахчисарая уже при татарах, в XIV веке. Татары “от того места отбежавша, пусто оставиша”, а греки и генуэзцы усердно “молишася Пресвятой Богородице, дабы их от онаго змия свободила”. И вот однажды ночью они увидели в горах горящую свечу. Кто мог зажечь ее? Скалы в этих местах отвесные, недоступные для подъема. Христиане решили, что таинственная неугасимая свеча есть некое знаменье им, и стали тесать ступени из камня, чтобы подняться к ней. Когда по истечении некоторого времени это им удалось, они увидели возле свечи образ Пресвятой Богородицы, а “тамо близко того образа и змия онаго обретоша мертва, разседшася”. В великой радости христиане возблагодарили Бога и Пресвятую Богородицу за чудесное избавление, разрубили змея на куски и сожгли. После этого горный выступ, где совершилось чудо, стал местом всеобщего поклонения православных и католиков Крыма, и даже татары воздавали “велию почесть святому образу со многими приношениями”. Тогда же был вырублен в скале храм, сохранившийся по сию пору, и основан ныне действующий монастырь, а потом, уже в конце ХV века, в Бахчисарае разрешили сделать его центром Готской митрополии и резиденцией митрополита.
После присоединения Крыма к России здесь с помощью русских войск были проведены первые восстановительные работы, в частности, была расширена легендарная лестница в 83 ступени, ведущая в Успенскую церковь и к расположенным высоко на скале настенным росписям образа Пресвятой Богородицы и предстоящих святых, ныне возобновленным.
Все монастырские постройки расположены в три яруса. Нижний, на подходе, включает в себя ворота, гостиницу, трапезную, два фонтана (один действующий), средний — обветшавшие ныне дом настоятеля с фонтаном, Иннокентиевскую церковь и три пещерных келии, верхний — три церкви, 13 пещерных келий и колокольню, откуда открывается захватывающий вид на окрестности.
Ансамбль этого почему-то почти неизвестного в России крупнейшего древнего православного монастыря, величаво вытянувшийся по краю глубокого ущелья, вдоль длинной скалы, настолько впечатляющ, что его даже нет возможности сравнивать с, напротив, широко известным у нас Бахчисарайским дворцом — о последнем, да простят мне крымские татары, уже просто забываешь. А ведь если бы не русский поэт Пушкин, подумалось мне, никто в России про эту ханскую ставку не знал бы вообще, как не знают про другие немногочисленные памятники крымско-татарской архитектуры в Крыму. Крым не потому русская земля, что мы его когда-то завоевали, его и другие завоевывали, в том числе и татары; и даже не потому, что наши постройки в Крыму красивее и монументальнее, просто каждая земля имеет от Господа определенное духовное предназначение, мало связанное с экзотикой, топонимами, национальной кухней, танцами и костюмами, и раскрыть его было суждено лишь православным.
Многие крымские татары чувствуют это, но делают совершенно неправильные выводы: им кажется, что они избавятся от своеобразного комплекса неполноценности, сделав своим главным врагом Православие. Два года назад Совет министров Республики Крым принял решение вернуть Успенскому монастырю ряд исторически принадлежащих ему зданий, в которых до недавнего времени размещался психдиспансер. Руководство находящегося по соседству крымско-татарского медресе (в этих заведениях в Крыму, как теперь стало известно, проходили подготовку направляющиеся в Чечню ваххабиты) заявило вдруг протест и развернуло такую активность, которой могли бы позавидовать наши православные общественные организации. Меджлис крымских татар в Симферополе сумел без всяких на то юридических оснований добиться приостановки решения Совмина.
Но этим дело не ограничилось. 25 июля прошлого года, буквально за несколько дней до моего приезда в Бахчисарай, татарские националисты напали на древнюю обитель. Предварительно обработанная профессиональными провокаторами, среди которых особо отличался заместитель главы Бахчисарайской районной администрации Умеров, толпа крымских татар в несколько сотен человек, вооруженная камнями, палками и дубинками, с криками “Аллах акбар!” ринулась на монастырскую территорию. В этой ситуации не дрогнули, не отступили монахи обители и прихожане, мужчины и женщины. Многие из них серьезно пострадали от озверевших исламистов. На высоте оказались и вызванные к месту беспорядков местные казаки и бойцы спецназа МВД Украины “Беркут”, имеющие богатый опыт “контактов” с татарскими экстремистами. (Во время коктебельских беспорядков в 1995 году они быстро привели к “общему знаменателю” столь же озверевшую толпу, двигавшуюся в автомобилях на Симферополь, открыв по ним огонь из пулеметов.) Только после того, как “беркуты” и казаки блокировали погромщиков, появился представитель “самой мирной религии мира”, как любят говорить о себе исламисты, крымско-татарский муфтий, и повел переговоры с наместником монастыря отцом Силуаном. В итоге погромщики разошлись. Настораживает, что абсолютно никто из них, несмотря на пролитую ими кровь, не был наказан, особенно главный провокатор Умеров.
Подобные беспорядки были организованы меджлисом не только в Бахчисарае, но и в Джанкое, Судаке, Терновке. A чтo православных ждет, если крымские татары, не дай Бог, придут к власти, я думаю, гадать не нужно: священник Иаков в своем сказании о мощах неизвестного святого нарисовал достаточно впечатляющую картину.
“Жидовский городок”
Из Успенского монастыря хорошо видна горная крепость на другой стороне долины Марьям-дере, верхние постройки которой нависают прямо над пропастью. Это — древний город Чуфут-кале (он же Кырк-ор, Топрак-кала, Бутмай, Гевхер-кермен), названный русским послом Петром Савеловым (1628 г.) и вездесущим священником Иаковом, побывавшим и здесь (1634 г.), “жидовским городком”. Это выражение едва ли носит оценочный характер, скорее, оно является прямым переводом названия Чуфут-кале с крымско-татарского: в ХVII веке в пещерном городе проживали в основном караимы, исповедующие особую форму иудаизма, а слово “жидовский” употреблялось тогда на Руси в значении “иудейский”.