Журнал Наш Современник №7 (2002)
Шрифт:
Но для концептуального направления современного авангарда дело обстоит еще хуже. Исследователь В. Пивоваров формулирует понятие “открытой” живописи для концептуальных картин таким образом: “Когда в самой картине ничего нет, так, ерунда, чушь. Но есть, однако, что-то такое, что делает необычно активным поле между картиной и зрителем”. То есть ценность концептуальных произведений заключается в том, что зритель, столкнувшись с этими явлениями и ошарашенный их нелепостью, будет пытаться найти хоть что-то, что должно же быть в произведении, выставленном на всеобщее обозрение. А в результате возникает некое напряжение, самоуглубление, которое и является основной ценностью концептуализма и авангарда. Увы! В эту возможность могут верить только авторы и исследователи этих направлений. Как следует из той же книги А. Моля: “Когда максимальный предел восприятия информации превзойден (т. е. в нашем случае предлагаемое произведение совершенно непонятно, алогично, абсурдно) ... то ум воспринимающего индивидуума тонет в
Исследователи творчества авторов концептуального направления поднимают ряд очень интересных вопросов. К ним относится проблема включения искусства в общий процесс функционирования культуры. Вопрос о причастности к культурному пространству и определению границ “художественного” и “нехудожественного”. Проблема “края” или границы искусства, соотношения между центральным и периферийным в структуре произведения искусства. Проблема нацеленности на эстетическое осмысление повседневного. Вопрос о создании системы отношений между элементами произведения искусства, произведением искусства и художником, искусством и зрителем и т. д.
Имея дело с творчеством концептуального направления современного авангарда, невозможно рассуждать обо всех этих очень интересных проблемах просто потому, что и с точки зрения теории информации, в которую мы с вами только что заглянули, и с точки зрения выработанных человечеством и принятых для общения в человеческом сообществе понятий “искусство”, “духовная культура”, “эстетика”, “произведение искусства”, “художник” и т. д., и с точки зрения целого ряда авторов и исследователей самого этого направления, в произведениях авторов-концептуалистов нет ни искусства, ни духовной культуры, ни эстетики, ни произведений искусства.
Концептуалисты стараются расширить понятие “искусство” очень доступным, но совершенно некорректным способом. Они в буквальном смысле слова выходят за пределы искусства. Они занимаются очень разнообразными делами, которые трудно определить каким-то осмысленным словом, но продолжают почему-то называть себя художниками, а свои занятия искусством или духовной практикой. Конечно, можно в небольшой группе людей договориться называть, например, водолаза — парашютистом, атомную электростанцию — парикмахерской, а шофера — врачом. Именно в этом случае мы и получим ту самую “непосильную задачу” и “непонимание”, которые возникают при общении зрителей с творениями авангардистов концептуального направления. И у концептуалистов нет никаких оснований гордиться этим. Они называют свое творчество и его результаты словами, которые имеют другой смысл. Чисто физическое упражнение — разматывание катушки с веревкой они называют духовной практикой, а удары палкой по воде художественным жестом или художественным актом и т. д.
Расширение границ искусства не только возможно, но и является естественным и необходимым процессом саморазвития искусства. Если художник своим творчеством раскрыл, изучил и помог в развитии еще одной грани человеческой духовности — это значит, что он расширил границы искусства. Если художник увидел и почувствовал новый поворот в человеческих отношениях, новую степень их напряженности, которые еще не были замечены другими художниками, или, по крайней мере, показал эти грани и новые повороты ярче, сильнее и глубже других художников — он расширил границы искусства. Тогда действительно этому художнику удалось внести свою лепту в развитие и расширение искусства и оправдать свой талант, ниспосланный ему Создателем. Очевидно, что такое расширение границ искусства требует и одаренности, и тяжкого труда, но это естественное условие существования искусства, и этот процесс не может остановиться, пока существует и развивается человеческая цивилизация. Этим удивительным делом художники могут заниматься бесконечно долго, тысячелетиями, вместе с развитием человеческой духовности все в новых и новых обстоятельствах. Будут меняться стили, направления и жанры искусства, будут расти профессиональное мастерство и виртуозность техники, будут меняться сами технические средства, которыми пользуются художники, но неизменными останутся цель и область искусства — выявление, изучение и консервирование для будущих поколений все новых и новых граней развития человеческой духовности. Это единственно возможное направление расширения границ искусства, и это, одновременно, необходимое условие существования искусства. Умирание, уничтожение или самоуничтожение искусства в таком понимании этого слова будет означать скорую и безусловную гибель самой человеческой цивилизации.
Закат, увядание и умирание любого стиля, любого направления, любого жанра в искусстве происходит только потому, что в рамках этого стиля, направления или жанра уже невозможно ничего добавить к развитию человеческой духовности. Никакая техническая виртуозность, никакие фокусы, загадки, скандалы не могут здесь помочь. Невозможно заполнить пустоту никаким самым изобретательным использованием физиологических инстинктов, сексуальных радостей, животных ужасов или ощущений. Необходимо найти новые, еще не осознанные, не изученные грани человеческой духовности, появляющиеся в новых условиях человеческой истории, зафиксировать и изучить их средствами искусства и тем самым обогатить потенциал человеческой духовности. Нельзя произвольно присоединять к искусству совершенно посторонние области человеческой деятельности по произволу нескольких единомышленников, которые и сами не могут сформулировать, чем они, собственно, занимаются: творчеством, духовной практикой, озорством, ничегонеделанием или всем этим сразу, одновременно и в полном объеме. Результатом такого расширения границ искусства может быть только уничтожение своей профессии, уничтожение своей одаренности, уничтожение искусства как особой области человеческой деятельности, уничтожение человеческой духовности и, в конечном итоге, разрушение и уничтожение человеческой цивилизации.
Опора исследователей концептуализма на “прочный научный фундамент” вызывает сомнение практически по всем пунктам. Джозеф Кошут, например, объявляет концептуализм “искусством после философии”. А вот мнение по этому вопросу Николая Александровича Бердяева, высказанное им в книге “Свобода философии”: “Потому философия и зашла в тупик, потому кризис ее и представляется таким безысходным, что она стала мертвой, самодовлеющей отвлеченностью, что она порвала со всеми формами посвящения в тайны бытия, и философ превратился из священника в полицейского. После всех испытаний, всех странствований по пустыням отвлеченного мышления и рационального опыта, после тяжелой полицейской службы должна возвратиться философия в храм, к священной своей функции, и обрести там утерянный реализм, вновь получить там посвящение в тайны жизни”.
Теоретики, объявившие о конце философии, видели только омертвевшие, тупиковые, болезненные направления развития философской мысли. И участники духовной жизни, которые объявляют себя постфилософским движением, косвенно признают себя продолжателями именно этого болезненного, умирающего, тупикового направления и тем самым соглашаются с бесперспективностью своих усилий.
Концептуалистам xoтeлocь бы иметь произведение искусства, но в форме не произведения искусства и т. д. “То, от чего я иду, — говорит “художница” концептуального направления Эва Хессе, — представляет собой неизвестность. Как вещь, как объект оно примыкает к своей логической сути. Это — что-то, это — “ничто”. “Что-то”, которое существует как “ничто” и в то же самое время является вещью, объектом и имеет логическую суть? Остается только развести руками. “Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что”.
Исследователи концептуализма очень любят эти понятия “ничто” и “нечто”. Они постоянно употребляют эти термины и стараются найти авторов, подкрепляющих их рассуждения. Они уже приводят в качестве аргумента цитату из книги Бориса Викторовича Раушенбаха “Пристрастие”, где говорится: “Немецкий мистик Майстер Экхарт, независимо от сказавшего это ранее древнекитайского философа Лао Цзы, дал в своем рассуждении о колесе пример того, что иногда “ничто” есть самое важное: “...центр втулки это пустота, он не принадлежит колесу, не вращается с ним, и тем не менее он то, вокруг чего вращается колесо и что позволяет колесу вращаться”.
И Лао Цзы, и Майстер Экхарт, и, уж конечно же, Борис Викторович Раушенбах замечательные и уважаемые люди. И удивительно, как эти три талантливых человека один за другим допускают одну и ту же очевидную логическую ошибку.
Центр втулки колеса действительно пустота, которая не принадлежит колесу. И эта пустота случайна по своей природе. То есть эта пустота, это “ничто” может быть заполнено чем угодно — грязью, если колесо бросили на грязной дороге, нечистым воздухом скотного двора, если его прислонили к стене в хлеву, водой, если колесо лежит в болоте, и т. д. И это пустое место, это “ничто”, которое заполнено случайным пространством, абсолютно ничего не дает самому колесу и, конечно, не позволяет ему вращаться. Колесо станет колесом и получит возможность вращаться, только если в пустоту втулки установить не “нечто”, а вполне конкретную каменную, деревянную или стальную ось. Вот когда в пустоту вставят не “нечто”, а конкретную ось из конкретного материала, только тогда и исключительно в этом случае предмет круглой формы будет вращаться вокруг своей оси и станет колесом со всеми своими замечательными свойствами. Здесь нет никаких оснований восхищаться таинственным и значительным “нечто”. Это так просто.