Журнал Наш Современник №7 (2004)
Шрифт:
60-е годы К началу
XIX века ХХ века
Христиане Свыше 70 Около 40 92
Мусульмане Менее 10 Менее 10 3,6
Иудеи Менее 20 Больше 50 3,4
Причем это сокращение происходило прежде всего за счет снижения удельного веса православных предпринимателей. Жестко ограниченные в своей хозяйственной деятельности православной этикой, они не могли выдержать конкуренцию с консолидированными на национально-религиозной основе и практически не ограниченными в выборе средств достижения своих целей кланами предпринимателей-инородцев.
При анализе таблицы необходимо учесть следующее.
Во-первых, в составе купцов-христиан значительную долю составляли немцы, финны, поляки, греки, армяне и евреи-выкресты, весьма многочисленные
Во-вторых, относительно высокий удельный вес среди русских купцов представителей старообрядцев, особенно беспоповских толков, которые по своему мировоззрению были ближе к протестантам, чем к православным.
Есть основания предполагать, что сходная картина наблюдалась и в органах государственной власти, особенно в среднем и низшем звеньях. Косвенным свидетельством являются данные об удельном весе русских (великороссов, малороссов и белорусов) в дворянстве России, составлявшем основу служилого сословия империи. Так, на начало ХХ века при общем удельном весе в населении страны 72,5% русские в дворянстве составляли всего лишь 44%.
Главный миф капитализма — это утверждение, что в конкуренции побеждает лучший. Оно сомнительно даже тогда, когда все участники рынка действуют в равных условиях и обладают равными возможностями. Но в ситуации, когда можно себе позволить физически устранить главного конкурента, а рынок захватить силой с помощью бандитов или продажных представителей органов власти, законопослушный, богобоязненный православный русский предприниматель обречен. На таком “рынке” будут господствовать инородцы нехристианских конфессий. Что в итоге обеспечит им и политическую власть. Этим объясняется вопиющее засилье инородцев в предпринимательской и политической элите современной России. Апологеты американо-западноевропейской модели хозяйствования дружно винят русский народ и предлагают срочно поменять его менталитет на более рыночный, поскольку таковы, якобы, объективные требования новой системы хозяйствования. Однако очевидно, что нужно менять не менталитет (скорее всего, это невозможно), а построить такую национальную модель хозяйствования, которая бы в наибольшей степени ему соответствовала. В таком случае представители именно государствообразующего народа будут побеждать в конкуренции на предпринимательском и трудовом рынках.
Национальная модель хозяйствования представляет собой совокупность структур, норм, форм и методов управления, обеспечивающих эффективное протекание процессов производства и потребления в экономике. Она предполагает рациональное согласование всех видов отношений людей, возникающих в связи с хозяйствованием, а именно: трудовых отношений, отношений собственности и, конечно, главных отношений в экономике: “поставщик — потребитель”[3]. Естественно, что на них накладывает свой неповторимый отпечаток менталитет данного народа.
Особенности менталитета русских
Основа системы ценностей русского народа четко сформулирована выдающимся русским мыслителем Л. А. Тихомировым: “Не общественная польза, не интересы Отечества, не приличия и удобства жизни — диктуют русскому его правила поведения, а абсолютный этический элемент, который верующие прямо связывают с Богом, а неверующие, ни с чем не связывая, чтут бессознательно” [4]. Поскольку это высказывание и наше время разделяет без малого век, естественно ожидать, что для современных русских оно не вполне справедливо. Однако международные социологические исследования ценностных предпочтений учащихся старших классов, проведенные в 1995—1997 годах, показали удивительные результаты. Оказалось, что “нарождающиеся поколения демонстрируют наличие неутраченных национально-нравственных качеств и признают себя в большинстве своем православными. А потому следует признать существование устойчивого русского этнорелигиозного типа, сохраняющегося и передающегося молодым поколениям” [5]. Причем следует подчеркнуть, что речь идет о закреплении этого типа на уровне “коллективного бессознательного” (по терминологии К. Юнга), то есть передающегося “помимо исторической традиции или миграции” [6]. Упомянутое выше исследование подтвердило справедливость высказываний Л. А. Тихомирова и для настоящего времени. “Налицо
Вся система ценностей русского народа сформировалась под влиянием православия. Для православного сознания “нет ничего более естественного, чем восприятие смысла жизни как служение Первоисточнику жизни”. При этом наш народ “воспринимал ... свою Родину как хранительницу истинного вероучения, как Дом Божий, как Его Церковь”. И это восприятие нашло свое выражение в формуле: “Святая Русь” [7]. Служение “Святой Руси” как Божьему замыслу о России — и через нее самому Богу — и есть та русская идея, которую весь XX век разыскивала наша безбожная интеллигенция.
Служение оказалось наиболее соответствующей русскому менталитету формой деятельности, да и вообще жизни. Действительно, именно в служении — воинском и духовном — русские явили миру невиданные прежде чудеса героизма и самопожертвования. Велик и общепризнан вклад русских полководцев в воинское искусство, а русских православных старцев и писателей — в сокровищницу человеческого духа.
“Для русского человека ценность его индивидуальной жизни и ценность Отечества даже не сопоставимы, — утверждает современный исследователь. По народному сознанию, власть призвана служить не человеку, не наличному населению, а Отечеству, то есть власть несет ответственность прежде всего и преимущественно перед прошедшими в веках поколениями, ответственность за “ненапрасность” их страданий и подвигов, за осмысленность их жизни” [7]. Отсюда такая составляющая русского менталитета, как дух державности, в котором практически сливались государство и общество. Именно этот дух порождал в русских людях жертвенность, подвижничество, пренебрежение ценностями житейского комфорта и благополучия.
Православное миросозерцание определяет такой подход, как смирение, являющееся доминантой русского национального характера. Однако смирение не означает бездеятельности, пассивности. “Лишь недалекие и непонимающие люди видят в смирении склонность к ненужному самоунижению, — поясняет протоиерей Владислав Свешников. Напротив — в смирении неподдельном открывается высокое достоинство русского народа.... Смирение не только не исключает силы и готовности личной и национальной мысли к инициативе и самого волевого делания, но даже и напротив — предполагает необходимость такого делания, ибо смирение сознает с искренней печалью свое несовершенство. Являющееся на почве смирения покаяние принимает решение вступить в борьбу за восстановление подлинной народной, общественной и государственной жизни” [8]. “Именно из смирения истекают наиболее мощные импульсы и к чести, и к доблести, и к геройству” [7].
Отсутствие гордыни имело своим следствием появление у русских таких черт, как душевная теплота, невысокомерное отношение к инородцам и, главное, чувство общности. Красота русского национального духа “раскрывается в общении, в единстве, в соборном бытии, и это бытие она имеет своим содержанием. Поэтому именно соборность определяет русский народный дух (менталитет)... соборность есть выражение народного единства, основанного на любви как высшем качестве сверхприродного бытия, и потому любовь есть главная составляющая красоты национального духа” [8].
“Одной из редких особенностей национального русского духа, на которую с недоумением обращают внимание иностранцы, полагая ее ленью, является глубокая задумчивая созерцательность....”, — свидетельствует отец Владислав [8]. Эта созерцательность есть проявление особенности национального русского духа, направленного более на небесное, чем на земное.
Вслед за многими исследователями православный пастырь отмечает: “…Главный русский недостаток состоит в резком порою разрыве между сознанием и практикой. Национальный дух русского народа, включающий религиозно-духовные, этические, культурные и общественные ценности — удивительно прекрасен, а жизнь часто страшно уродлива. Поэтому русский человек, встречаясь с собственной раздвоенностью между идеалами и жизнью и не выдерживая такой раздвоенности, нередко бежит от скудных и скучных жизненных реальностей, уходя в пьянство, ТВ и т. д. …Но даже при этом в его мутной голове идеалы часто остаются незыблемыми” [8].