Журнал Наш Современник №7 (2004)
Шрифт:
Часа через четыре обнаружили точку на горизонте. Приближаясь, опознали в ней подводную лодку в крейсерском положении. На наш опознавательный запрос зеленой сигнальной ракетой получили в ответ беспорядочный залп разноцветных ракет. Это была она.
До этого нам, то есть мне и моим офицерам, матросам, не доводилось видеть первую советскую ракетную атомную лодку. Вся её команда собралась на носовой надстройке. Люди махали руками, кричали: “Жан, подходи!!”, узнав от командира моё имя.
По мере приближения к лодке уровень радиации стал увеличиваться. Если на расстоянии 1 кабельтова
Ошвартовались мы к борту в 14 часов. Командир лодки Николай Затеев был на мостике. Я спросил, в какой он нуждается помощи. Он попросил меня принять на борт одиннадцать человек тяжелобольных и обеспечить его радиосвязью с флагманским командным пунктом, то есть с Берегом, так как его радиостанции уже скисли и не работали...”.
Командир другой ПЛ серии “С” Григорий Вассер, приняв наш сигнал “SOS”, также покинул свою позицию и пошел к “К-19”. Он подошел к нам в 19.00.
Командование СФ (ФКП) ещё ничего не знало об аварии на АПЛ “К-19”, а командиры двух лодок Ж. Свербилов и Г. Вассер и их экипажи уже начали операцию по спасению экипажа и корабля “К-19”. Лишь после получения доклада от командира АПЛ Н. Затеева через передатчик Ж. Свербилова руководить операцией стало Командование СФ.
Помощь экипажу — рядом у борта аварийной лодки, связь с ФКП установлена, это — большая удача для экипажа! Почувствовал жажду, попросил, и мне принесли бутылку сухого вина и плитку шоколада. Всюду радиация, а вино и шоколад защищены от радиоактивной пыли. Из горла выпил несколько глотков вина. Начало спадать нервное напряжение, проявились упадок сил, головная боль, полное безразличие ко всему, окружающее начал воспринимать как в тумане или полусне, стал погружаться в странное состояние, из которого вышел спустя месяцы. Однако остался на ногах и продолжал исполнять свои обязанности.
...По указанию ФКП к нам подошла третья подводная лодка серии “С” Геннадия Нефедова. Экипаж “К-19” был эвакуирован, а спасательное судно “Алдан” привело аварийную АПЛ, получившую прозвище “Хиросима”, в Западную Лицу.
6—7-суточный переход на подводной лодке “С” и эсминце“30-БИС” остался в памяти и спустя 42 года — как события одних суток с эпизодами:
— Эвакуация. Вечер, низкое солнце, волнение моря 2—2,5 балла. На нашу подводную лодку, имеющую большую массу, волны не влияют, а подводную лодку “С” подбрасывает у борта. Выбираю момент для прыжка... прыгаю, и меня подхватывают под руки на палубе. Раздеваюсь полностью, всё снятое летит за борт, оставляю лишь часы и документы. На “пятачке” у торпедных аппаратов в 1-м отсеке мне на голову льют из чайника теплую воду — это первичная дезактивация. Говорю, что с меня стекает в трюм радиоактивная вода, в отсеке будет радиация. Мне отвечают: “А мы её откачаем”.
— 21—22 часа. Офицеры “К-19” плотно сидят вокруг столика в кают-компании. Одеты кто во что — матросская роба, белая или цветная рубаха и т. д. На столе что-то из еды, но никто не ест. “Быть может, вам налить спирта?” — спрашивают хозяева. Соглашаемся на компот. “Кто из вас старший? Вашему экипажу — радиограмма”, — говорит кто-то из офицеров-хозяев. Старший среди нас — пом. командира
— 22—23 часа. После выхода на мостик для перекура ищу себе место для отдыха. В кают-компании на диванах и столике лежат люди, во втором отсеке мест нет. Иду в первый отсек, здесь также всюду люди. На трехъярусных койках — наши моряки из аварийной группы. Вахтенный моряк откуда-то достал и дал мне матрас. Огляделся: единственное свободное место — между торпедными аппаратами, прошел между ними в нос, бросил матрас на настил, там и лег. Чувствуется качка, слышны удары волн о нос подводной лодки.
— Утро. Завтрак. Кто-то из офицеров-хозяев говорит В. Енину, что моряки “К-19” не встают и не завтракают. В. Енин приказал своим офицерам поднимать людей.
— 10 часов. “Пожарная тревога”! — Не учебная: горит электрощит в корме. Только этого не хватало! Щит отключен, пожар ликвидирован.
— 11—12 часов. Попытка перейти с подводной лодки на эсминец. На мостике 3 человека из аварийной группы, их не узнать, лицо и шея распухли, шея сравнялась с плечами (кто-то сказал, что это следствие поражения щитовидной железы). Их поддерживают под руки. Из-за большой волны переход на эсминец не состоялся.
— 15 часов. Как оказался на эсминце — не помню. Получил истинное удовольствие от мытья в душевой. Вторая дезактивация. Нам выдали новую матросскую робу. Яркое солнце, тепло, голубое безоблачное небо, легкий ветерок приятно обдувает лицо, сушит волосы. Эсминец идет полным ходом, справа — берег, который смещается на корму. Прошу закурить у моряка с эсминца. Он исчезает и возвращается с пачками папирос “Беломор”, раздает их морякам в новой робе. Очевидно, купил на свои матросские в судовой лавке. Мы благодарим его, курим. Хорошо!!!
— 21—22 часа. Госпиталь в городе Полярный. Зеленые армейские палатки, в них — душевые. Третья дезактивация. Здесь в коридоре госпиталя утром меня “перехватил” пом. командира АПЛ В. Енин, завел в помещение, где были стол и стул, и сказал: “Вот тебе бумага и ручка. У тебя — 5 минут! Садись и пиши всё о связи в день аварии”.
Так появилась краткая записка — мой письменный доклад командованию АПЛ о действиях БЧ-4 в день аварии, ксерокопия с которой попала мне в руки через 42 года и помогла многое восстановить в памяти.
В госпитале были допросы “органов” и объяснительные записки флагманским специалистам по связи.
Допросы носили обвинительный характер: как я дошел до такой жизни, что допустил выход из строя АПЛ “К-19” в целом и средств связи в частности?
“Собак не злил”, говорил и писал лишь минимум, чтобы мои слова не были истолкованы и направлены против меня, членов экипажа. И, конечно, не упоминал о дефекте передатчика “Искра”, о недостатках в организации связи, понимая, что я — маленькая фигура в Большой Аварии, где столкнулись интересы Военно-промышленного комплекса и Министерства обороны.