Журнал «Вокруг Света» №01 за 1977 год
Шрифт:
Самые старые из дошедших до нас одеяла навахо — конца XVIII века — обычно грубо вытканы, в их узорах сплетаются естественные цвета овечьей шерсти: коричневый и белый. Их нашли антропологи в Каньоне дель-Муэрте — Ущелье смерти. В 1805 году испанские войска загнали в каньон воинов-навахо и перебили их. Навахо побоялись хоронить убитых: это могло, по их верованиям, нарушить покой предков и вызвать стихийное бедствие. В сухом микроклимате Каньона дель-Муэрте надолго сохранились скелеты и одеяла, в которые одеты были навахо перед битвой.
В тридцатых годах прошлого века на землях навахо появились новые белые — американцы, и навахо, познакомившись с разноцветными фабричными материями, перешли к более сложным узорам. Появляются
В 1863 году полковник Кит Гарсон с большим и хорошо вооруженным отрядом, к которому присоединилось и множество враждебных навахо индейцев, оттеснил племя в штат Нью-Мексико, в безжизненную пустыню. Начались тяжелые времена: голод, болезни. Некогда многочисленное племя поредело и ослабло. Лишь через несколько лет позволили индейцам-навахо вернуться в родные места. Но это было уже не то племя, которое некогда наводило страх на соседей. И одеяла этого времени отличаются бедностью красок и примитивностью узоров.
В 1880 году земли навахо прорезала железная дорога, и их страна стала легкодоступной. Появились магазины, где продавались нужные и не нужные индейцам вещи; торговцы скупали у индейцев шкуры, украшения из серебра с бирюзой, одеяла — традиционные одеяла навахо, которые скоро стали известными по всей Америке. Предприимчивые коммерсанты стали привозить изготовленную в Европе шерстяную пряжу и синтетические краски. На одеялах появились стилизованные кони и коровы, луки и стрелы, вигвамы и даже поезда. Для навахо эти изображения были чуждыми, но покупатель в Нью-Йорке, Бостоне, а то и в Лондоне представлял себе «настоящую индейскую работу» именно такой. Передавая ткачихе сырье и заказ, торговец давал ей и образцы рисунков.
А через некоторое время и самим навахо придуманные для них узоры и рисунки стали нравиться куда больше, чем традиционные. И чистая геометрия навахского узора исчезла, сами одеяла стали ни чем иным, как изделиями поточного производства. Впрочем, почему же только одеяла? Рынок требовал ковры, наволочки для подушек и так далее и тому подобное, чего отродясь не было в простом индейском быту племени навахо.
Поскольку же индейцы по-прежнему закутывались в одеяла, а «подлинная работа навахо» стоила очень дорого — большинству членов племени не по карману, — в городе Канзас-сити одна фабричонка стала ткать одеяла для индейского пользования. Дешевые, стандартные...
И сейчас, когда навахо, съезжающиеся по случаю праздника в резервацию, набрасывают поверх пиджаков одеяла, они приобретают их в лавке сувениров.
Там же, где продается пластмассовый паучок, тянущий свою синтетическую пряжу...
Л. Ольгин
Штурвал Бена Эйельсона
Карлу Бенджамину Эйельсону, полковнику.
Фэрбенкс, Аляска
12 декабря 1925 года Сэр! В данном письме я имею честь засвидетельствовать Вам свое безграничное уважение как пионеру полярного неба и сообщать Вам, что экспедиция, которую я возглавляю, нуждается в Ваших услугах. Североамериканская газетная корпорация предоставила в мое распоряжение четыре самолета для исследования района Арктики, расположенного между Аляской и географическим Северным полюсом. Я имею честь пригласить Вас для участия в
Всецело Ваш
Джордж Герберт Уилкинс
— Полковник! Пора вставать!
Эйельсон отчетливо услышал эти слова, но они не дошли до его сознания. Он продолжал спать, хотя это, собственно, не был сон: пережитое им с кинематографической четкостью проецировалось на какой-то странный экран перевозбужденного мозга. Он видел свой мчащийся самолет на расстоянии нескольких футов от аляскинского криволесья. Внезапно налетевшая вьюга бросила его «Гамильтон» к земле, и Эйельсону на мгновение показалось, что машина сейчас разлетится на куски. Но в жуткие секунды, когда его ударило головой о приборную доску и лыжи самолета пробороздили снег, он не ощутил страха, нет, он просто окунулся в напряженное ожидание того, что последует дальше. А дальше, это знает каждый пилот, должен был послышаться резкий металлический хруст ломающихся стоек шасси и скрежет распарываемого фюзеляжа. Затем самолет стремглав клюет носом, будто собираясь пронзить землю, отлетают изуродованные лопасти пропеллера, и машина капотирует — переворачивается через нос, и если скорость велика...
— Полковник! — В дверь назойливо стучали. — Полковник Эйельсон, пора вставать! Вас ждут в блокгаузе!
Он с трудом оторвал от подушки каменно тяжелую голову. Какой блокгауз? Это что такое? Он уронил голову на подушку. Снова белыми призраками вздыбились горы, овеянные белым метельным туманом. Монотонно воет ветер, пронизывая кабину, воет и свистит. Сквозь этот привычный шум вдруг пробивается девичий смех.
— Спит как медведь...
— Сигрид, перестань. Вечно ты со своими насмешками. Эй, Эйельсон, вы проснетесь?
Слова расплываются в каком-то звенящем гуле. Кажется, что этот гул и грохот исторгают горы — чудовищные белые фантомы, таящие в своих расселинах коварные всплески воздушных потоков, которые швыряют самолет как пушинку.
Из отчета Уилкинса:
«Вдруг мы попали в струю сбросового ветра. Самолет дико затрясло, и меня прижало к стенке кабины. В то же мгновение я заметил слева скалистый выступ горы, к которому мы стремительно приближались. Я приказал Эйельсону положить руль вправо. Но он запротестовал, указав мне на другую гору, которая возвышалась от нас справа. Времени, чтобы сделать разворот, уже не оставалось, и нам пришлось волей-неволей лететь вперед, надеясь лишь на то, что удастся проскочить между обеими скалами. Даже при достаточном запасе высоты в такие узкие ворота мог бы пролететь только очень спокойный и хладнокровный пилот. Эйельсон без колебания шел прежним курсом. Он набрал максимальную высоту, направил самолет прямо в просвет между горами и проскочил его так, что с обеих сторон между крыльями и скалами оставалось совсем небольшое расстояние. Я посмотрел в окно кабины и увидел, что колеса нашей машины вертятся с такой скоростью, с какой они вертятся во время взлета, только что оторвавшись от земли. Я не видел, в каком месте мы коснулись снега, но уверен, что колеса задели его».
...Впервые Эйельсон и Уилкинс встретились в Фэрбенксе, откуда им надлежало перегнать самолеты на мыс Барроу, где находилась одна из немногих в то время зимовок на Аляске.
Первый вопрос был в духе Уилкинса, добродушного и веселого:
— Как вы с вашим ростом помещаетесь в кабине, полковник?
— Мой рост еще куда ни шло, — проворчал Эйельсон. — Взглянули бы вы на моего папашу. Он вечно жалуется на архитекторов, которые, по его мнению, строят дома с возмутительно низкими потолками.