Журнал «Вокруг Света» №02 за 1980 год
Шрифт:
Поначалу стада привозных домашних оленей составляли собственность эскимосов, а занимались местные жители этим новым для них делом под присмотром миссионеров и инструкторов — саами, специально привезенных из норвежской Лапландии. Но круглый год быть привязанным к стаду претило самой сущности эскимоса — охотника и рыбака. Чтобы не ходить за стадом, новые владельцы стремились держать оленей оседло, но при этом подчистую уничтожались ягельники. Стада терпели большой урон от волков, а практиковавшийся выпас вел к тому, что олени в стадах постоянно перемешивались и между их владельцами шла вражда.
К 1914 году относится начало нового этапа в аляскинском оленеводстве. На горизонте появился Карл Ломен, будущий «олений король». Он начинал скромно, с нескольких сотен голов. Через десять лет Ломен стал владельцем 40 тысяч, а через двадцать пять, возможно, даже целого миллиона голов. Лучшие пастбища на Аляске теперь принадлежали ему. Оленьими тушами он загружал трюмы пароходов, и оленину стали регулярно подавать в дорогих ресторанах Нью-Йорка и Сан-Франциско. А эскимосы? Их стада постепенно приходили в упадок, и единственным выходом для многих оставалась работа у Ломена — пасти его оленей и грузить туши на пароходы.
Однако и перед Ломеном возникли трудности. «Короли говядины» с юга США не на шутку встревожились новым конкурентом. Они добились запрещения ввоз оленины во многие штаты; на пути оленьих бифштексов вставали все новые и новые преграды. Прибыли сокращались, и оленеводство на Аляске покатилось под гору. К 1950 году здесь осталось лишь 25 тысяч оленей...
Ныне оленеводством разрешено заниматься на Аляске только коренным жителям. Многие эскимосы возлагают надежды на возрождение этой отрасли хозяйства. Их интересует советский опыт разведения оленей, они приглашают к себе советских специалистов-чукчей, сами едут через пролив, чтобы присмотреться к работе наших оленеводов.
Антохнаки, ангруки, ункаваки
Моржи — самые крупные (не считая, конечно, китов), самые необыкновенные, самые необходимые в жизни прибрежных эскимосов промысловые животные.
Самые крупные: длина их тела может достигать пяти метров, а вес — полутора тонн.
Самые необыкновенные: вальковатое туловище обтянуто толстой морщинистой кожей. Голова спереди приплюснута и украшена щетиной жестких усов. Ласты мясистые, подвижные, причем задние могут подгибаться вперед. Громадные клыки, развитые на верхней челюсти, торчат по бокам пасти; у взрослых моржей длина их порой достигает семидесяти-восьмидесяти сантиметров, а вес каждого бивня — четырех килограммов.
Самые необходимые: в течение тысячелетий они давали людям мясо для еды и кормления ездовых собак, шкуры для постройки жилищ и лодок-умиаков. Желудки и кишки использовались для шитья непромокаемой одежды, сухожилия заменили нитки. Местные гурманы ценили и содержимое желудков — мякоть моллюсков. Из бивней делали наконечники гарпунов, стрел, скребки и рубила, украшения и игрушки. Не пропадали даже кости моржей: их применяли для постройки лодок и саней, использовали в качестве кухонной утвари. Лопатка моржа, например, с успехом заменяла блюдо. Наконец, кости заменяли дрова: их поливали моржовым жиром и сжигали в очагах. Словом, морж кормил, одевал и даже согревал человека.
Не случайно у прибрежных эскимосов существуют различные названия для старых и молодых моржей, для самцов и самок. Старого самца называют «антохнак», или «антохкапийок», — «старик с плавучей льдины». Шкуры таких животных, очень толстые, морщинистые, с многочисленными рубцами и шрамами, вообще не поддаются обработке. Старая самка — «ангасалик», или «ангрук», — дает толстую и большую шкуру, пригодную для постройки умнака. Шкура молодого, но уже подросшего самца, которого эскимосы называют «ункавак», или «нункоблук», хороша для изготовления ремней. Мясо его, так же как и молодой подросшей самки — «айвук», неплохое на вкус и довольно нежное.
Разные названия даются моржам даже в зависимости от того, где они находятся: моржа, плывущего в воде, эскимосы называют «айвок», лежащего на льдине — «унавок», лежащего на льду — «укхток».
Умиаки все еще делают на Аляске. Их нередко можно увидеть лежащими вверх дном на специальных подставках в прибрежных поселках — Шишмареве, Теллере, Гамбелле. На них выходят в море, а для постройки умиаков, как и в старину, используются моржовые шкуры. В тех же поселках можно увидеть, как эскимоски терпеливо расслаивают их ножами, чтобы сделать тоньше и легче.
Звери, обитающие и на Аляске и на Чукотке, не только относятся к одному и тому же подвиду моржей, но и составляют практически единое стадо. Двести-триста лет назад в нем насчитывались, очевидно, сотни тысяч голов, к середине, нашего века оно сократилось тысяч до пятидесяти-шестидесяти, сейчас же, хотя и медленно, возрастает.
И на Аляске и на Чукотке добывают в год примерно по две тысячи животных. На Чукотке такой цифрой оценивается действительная потребность в моржах местных жителей, и только им разрешается охота. На Аляске тоже добывают моржей преимущественно коренные жители, однако в поединках с исполинами здесь участвуют и охотники-«спортсмены». С одним из них мы оказались соседями в самолете, летевшем из Анкориджа в Нью-Йорк. Это был бизнесмен из Чикаго, сухощавый человек лет пятидесяти. Он увлеченно рассказывал о своих охотничьих поездках в Африку, в Скалистые горы и вот сюда — на остров Св. Лаврентия. Рассказывал о том, какими великолепными трофеями — моржовыми бивнями — он украсит свою гостиную, не без гордости говорил, насколько дорого встала ему эта поездка.
Я представил себе, как он выпустил пулю — может быть, даже в упор — в неподвижную, лежащую на берегу тушу, а потом ходил вокруг нее, ступал по луже крови, ждал, когда гиды-эскимосы вырубят ему бивни. И не смог понять этого человека, найти спортивное начало в его «поединке»...
«Самый безумный город»
Крупнейшие города на западе Аляски — это Ном и Бетел. В обоих живут примерно по три тысячи человек. Если Бетел более всего похож на деревню, то у Нома действительно городской облик. Постройки его сосредоточены на равнинном берегу Берингова моря. В нем прямые широкие улицы. Чтобы пройти из конца в конец города, в Номе нужно затратить час, в Бетеле, дома которого разбросаны по берегам речных проток, наверное, целый день. Что между ними общего? И там и тут есть магазины и гостиницы, церкви и рестораны. И в Номе и в Бетеле основу населения составляют эскимосы, и перед ними стоят одни и те же проблемы.
...Один из магазинов главной улицы Нома, Фронт-стрит, специализируется на продаже изделий, которые местные умельцы вырезают из моржовых бивней. При магазине есть небольшой музей искусства и быта эскимосов. И в магазине и в музее толпится народ, конечно, приезжие. Похоже даже, что некоторые только ради этих изделий и приезжают в Ном, причем из соображений деловых, коммерческих: эскимосскую резьбу по кости скупают здесь по дешевке. Впрочем, немало среди посетителей магазина и ценителей искусства. А в том, что это искусство, можно убедиться с первого взгляда.