Журнал «Вокруг Света» №03 за 1978 год

Вокруг Света

...В селе Джоаджу, уезд Хуне-доара, построен молодежный клуб...

Село Джоаджу забралось высоко. Оно разместилось на реке Муреш в отрогах гор Металич, само название которых прямо указывает на содержимое недр. Здесь раскинулась Страна моцев. Границы этой страны никто никогда не определял, можно лишь примерно сказать, что она охватывает уезды Алба, Хунедоара, Клуж, Арад и Бихор. Места здесь поразительной красоты: лесистые горы, спускающиеся к плодородным полям, стремительные реки, славящиеся отменной форелью. В прошлом Страна моцев носила и несколько иных названий, два из них парадоксально противоположные: страна Царь-золота и Каменная страна.

Золото здесь

добывали с давнишних времен. Еще дакийские цари хвастались своими золотыми копями, расположенными недалеко от крепости Сармиэегетузы — царской резиденции. Особого искусства в обработке драгоценного металла достигли агатирсы — ветвь дакийского племени, осевшая в местных горах. Их потомки впоследствии получили имя моцев.

Моцы странствовали по златоносным горам, но к золоту уже отношения не имели, они занимались совсем иным ремеслом — продавали собственноручно вырезанные кадки, чаны или же дудки и трембиты. Осень и зиму мастер трудился над изделиями, а весной навьючивал свою лошадку низкорослой породы и отправлялся путешествовать от деревни к деревне, сбывая всем, кому надобно, деревянный товар. Деньгами платили редко. Моц довольствовался натуральным обменом: получал за трембиты и кадки муку, сало, соль, — и, если продукты позволяли перебиться до следующей весны, о большем не смел и мечтать.

Странными были поселки резчиков-мастеров, их и поселками-то можно назвать лишь с большой натяжкой: расстояния между домами порой исчислялись километрами. А в доме два помещения, не больше: сени и мастерская. Ни сада, ни двора, ни хоть какого-нибудь малого участка возделанной земли. Моц полагался только на дерево, на свои умелые руки и помощи ни от кого не ждал. Даже от соседей.

За бедность и прозвали эти края Каменной страной. «Камень» здесь — символ бесконечных странствий, векового терпения, синоним нужды и оголенности.

Последние тридцать лет резко изменили жизнь моцев. Мастера объединены в промысловые кооперативы, творения их — резьба по дереву, изделия из кожи, фляги и бочонки для цуйки — идут на ярмарки и в магазины больших городов.

В Стране моцев развиты горное дело и мебельная промышленность, жимия и лесообработка, на месте бывших каменистых тропок проложены асфальтовые дороги, древние города Дева, Хунедоара, Алба-Юлия стали современными индустриальными центрами. А мелкие разбросанные селения объединяются в крупные села.

Еще четверть века назад моцы в горных деревушках и думать не думали о кинотеатре или читальне. Единственным вестником культуры была фигура всадника-книгоноши, развозившего печатное слово по отдаленным углам. А ныне в Джоаджу за считанные месяцы воздвигнут молодежный клуб. И само село в ближайшее время станет городом — еще одним городом в «каменной» Стране моцев.

...В селе Рэкари, уезд Дымбовицы, юноши и девушки работали на прокладке водопроводной сети и теплоцентрали, на строительстве торгового комплекса и многоэтажных домов с двух- и трехкомнатными квартирами; в село Махмудия, уезд Тулча, постепенно принимающее городской облик, вернулись сотни человек, ранее уехавших на постоянную работу в крупные промышленные центры...

Обратимся напоследок к статистике. Перед началом нынешней пятилетки в Румынии насчитывалось 13 тысяч сел и деревень и около 250 городов, причем в последних жило около 9 миллионов человек — сорок с лишним процентов населения республики. А в 1948 году городских жителей насчитывалось менее 4 миллионов, или примерно 23 процента. Разница не только количественная, но и качественная: темпы урбанизации очень высоки.

Демографические рекорды можно оценивать по-разному. Конечно, рост городов,

городского населения — это благо, это показатель превращения страны из аграрно-индустриальной в индустриально-аграрную. Однако рост числа горожан может идти, по крайней мере, двумя путями: за счет высоких темпов рождаемости в городах и за счет миграции сельских жителей. И вот эта миграция еще не так давно принимала значительные масштабы.

Наверное, важнейшее, что уже сейчас дала систематизация, — это осознание факта: не село должно идти в город, а город к селу. Если условия жизни и там и там одинаковые, если в селах появляется своя промышленность — конечно, ориентированная на традиционные занятия населения, — то и само понятие «село» постепенно теряет свое первоначальное значение.

И, наверное, следует ожидать, что совсем скоро проявится и повсеместная тенденция к обратной миграции: люди начнут возвращаться в старые села, которые станут новыми городами.

В. Никитин

Побег из форта Кашиас

Помню, давали в тот день рис. Я пытался есть и не мог. Снова и снова продумывал то, что должно произойти через несколько минут...

...Мы беседуем с Антонио Терезо у него дома. Он живет под Лиссабоном на окраине поселка Сан-Жоан-де-Тожал. Сидим за столом в маленькой кухне. Жена Антонио — Глория наливает кофе, потом присаживается рядом и, подперев ладонями щеки, тоже внимательно слушает мужа. Чашечка в огрубевших руках Антонио кажется совсем невесомой и хрупкой. Чего только не переделали на своем веку эти руки! Антонио работал с детства. Сначала водоносом у рабочих — мостильщиков дорог. Потом учеником каменщика. Впрочем, не учеником, а мальчиком на побегушках. Был батраком-поденщиком на виноградниках у латифундиста. Подростком в Лиссабоне нанимался мыть машины, работал стрелочником и кондуктором в трамвайном парке, выучился водить машину, стал шофером автобуса. В компартии с пятидесятых годов. Вскоре после вступления за участие в забастовке был арестован и отправлен в форт Кашиас под Лиссабоном. После суда получил два года и три месяца заключения. Сравнительно мягкий приговор объяснялся тем, что Антонио только недавно стал коммунистом, и фашисты решили, что имеют дело с этакой «заблудшей овцой», темным парнем, которого еще не поздно «исправить».

Началась жизнь в тюрьме: строгий режим от подъема до отбоя, карцер за малейшую провинность, редкие свидания с женой, долгие ожидания писем.

Глория выходит в соседнюю комнату, копается в громадном семейном комоде и приносит пачку открыток, которые Антонио посылал ей из Кашиаса: скупые строчки с синими круглыми штампами тюремной цензуры, тщательно замазанными словами, которые казались бдительным стражам подозрительными.

Однажды она получила странную открытку. Где она?.. Глория роется в пачке, находит ее и протягивает мне:

«Кашиас, 10 августа 1960 года.

Глория, любимая моя! Я раньше не слушался тебя, а теперь вижу, что ты была права. Хватит с нас! Мы с тобой еще молоды и можем начать жизнь сначала. Я уже попросил, чтобы меня перевели в камеру для тех, кто согласен работать. Если не разрешат, буду очень жалеть. Не горюй, дорогая! Не беспокойся обо мне, я чувствую себя хорошо, мне ничего не нужно. Передавай приветы друзьям. Обнимает тебя и целует твой любящий муж