Журнал «Вокруг Света» №03 за 1978 год

Вокруг Света

Антонио Терезо».

— Я очень удивилась, когда получила эту открытку, — говорит Глория. — Никогда я не осуждала Антонио за «политику», не просила у него, чтобы он перестал ею заниматься... И вдруг такая перемена.

Глория не знала тогда, что эта открытка была частью продуманного плана. За несколько недель до этого у Терезо был разговор с Жозе Магро, членом ЦК партии, который тоже отбывал срок в Кашиасе. Жозе Магро так рассказывал мне об этом:

— Мы решили организовать побег из Кашиаса, и для этого кому-то из наших товарищей предстояло сыграть роль «рашадо». Так назывались заключенные, которые в отличие от

стойких антифашистов соглашались служить в тюрьме уборщиками, поварами, плотниками. В обмен на это они получали сравнительно свободный режим передвижения внутри тюрьмы и некоторые другие поблажки от администрации. Почему выбрали Антонио? Он был среди нас самым молодым, еще не успел «скомпрометировать» себя в глазах ПИДЕ. Никто бы не поверил, если бы я или кто-либо еще из руководства партии вдруг согласился стать «рашадо». Поэтому я и решил поговорить с Антонио. Это было во время утренней прогулки. Я подошел к нему, начал говорить шепотом, чтобы не слышали охранники. Терезо согласно кивал головой, а потом, когда до него дошел смысл моего предложения, возмутился и, конечно же, категорически отказался. «Стать «рашадо»? Ни в коем случае!.. Все, что угодно, только не это!»

Жозе Магро смеется, закуривает новую сигарету и продолжает:

— Мне долго пришлось убеждать Антонио. В конце концов он согласился. Но какой у него был несчастный вид!..

— Я решил начать превращение в «рашадо» за обедом, когда подошла моя очередь разносить еду, — вспоминает Терезо. — Один из заключенных — товарищ Матос — попросил добавки. Я принес ему миску и швырнул на стол. Матос удивился, ничего не сказал, начал есть, потом отставил.

«Чего ж ты не ешь?» — крикнул я.

Матос спокойно ответил:

«Не ем, потому что сыт».

«Ах, сыт? Так что же ты мне голову морочишь с добавкой?»

Все, кто был за столом, смотрели на меня вопросительно. А я продолжал кричать:

«Вы мне все надоели! Хватит с меня!»

Нужно было видеть изумление товарищей! Никто ведь, кроме Жозе, не знал о нашем плане. Чтобы все выглядело еще убедительнее, я повернулся, бросился к двери, заколотил в нее кулаками и закричал истерично:

«Надоело! Выпустите меня отсюда!»

Появился охранник, и я крикнул ему:

«Уберите меня отсюда! Я не хочу больше политики, мне все надоело!»

Охранник улыбнулся удовлетворенно и повел меня к начальнику блока. Тот говорит: «Пиши письмо директору тюрьмы, но не думаю, чтобы он тебя перевел в другую камеру. Ведь ты коммунист».

Письмо унесли, а мне велели ждать, пока просьба не будет рассмотрена. Именно тогда я и написал эту открытку Глории.

Убедить тюремное начальство оказалось непросто. Товарищи пытались отговорить меня:

«Терезо, ты же был прекрасным парнем».

А я в ответ рычал:

«Оставьте меня в покое, не хочу с вами говорить!»

Карташо, которого я знал со времени вступления в партию, пытался побеседовать со мной. Я выругал его последними словами, а душа болела, стыдно было смотреть ему в глаза. Одно только меня поддерживало все это время: сознание, что Жозе Магро знает все. Иногда украдкой, когда никто не видел, он поднимал сжатый кулак: знак нашего революционного приветствия. А на прогулке осторожно шептал через плечо, не оборачиваясь:

«Все отлично! Крепись! Дело идет на лад!»

Недели через три перевели меня все же к «рашадос». А в камерах были

проведены подпольные совещания заключенных, на которых было решено бойкотировать «рашадос», в том числе и меня. За это время тюремщики стали доверять мне. Я демонстрировал подчеркнутое послушание перед охранниками, завел дружбу с другими «рашадос». Мне доверили сначала малярные работы, потом уход за свиньями, которых держал один из надсмотрщиков. Я мог уже довольно свободно ходить по тюрьме и присматривался, каким образом организовать побег. Но охранялась эта крепость тщательно. А время шло, поползли слухи, что скоро коммунистов переведут в другие места. Представь себе: если Жозе Магро увезут из Кашиаса, я останусь предателем в глазах товарищей. Через несколько месяцев меня бы выпустили «за примерное поведение», а там, на воле, товарищи были бы предупреждены, что я стал «рашадо»...

— Мне тоже было тяжело, — вспоминает Глория. — Приезжая по понедельникам на свидания с Антонио, я чувствовала отчуждение со стороны жен коммунистов. До того мы все вместе ожидали встречи с мужьями, беседовали, а тут все от меня отвернулись, перестали со мной разговаривать, и только взгляды бывших подруг выдавали презрение ко мне и моему мужу.

— Однажды ночью, — рассказывал потом Жозе Магро, закуривая очередную сигарету, — чувствую, кто-то толкает меня в бок. Открываю глаза: Терезо. «Не могу больше! — шепчет. — Не знаю, что будет дальше, говорят, вас скоро переводят. Так вот, Жозе, я хочу дать тебе клятву, что бы ни случилось, как бы дальше жизнь ни повернулась, я хочу, чтобы ты знал: партия для меня все. Веришь мне?»

«Верю, верю, — отвечаю я. — Не волнуйся, все будет хорошо». Он ушел, а мне было жалко этого парня, на плечи которого легла такая невыносимая тяжесть...

— Через несколько месяцев, — говорит Антонио, — директором тюрьмы был назначен инспектор ПИДЕ Гомес да Силва. Он встретил меня в тюремном дворе, заговорил, думая, что я охранник. Надо было видеть его изумление, когда он узнал, что я заключенный! В конце концов он велел мне помыть его машину. Я вымыл ее очень тщательно, этому типу понравилось:

«Следи за машиной внимательнее, можешь приходить ко мне в кабинет и докладывать, если что требуется для ремонта. Чтобы машина была всегда в порядке!»

Это было сказано в присутствии охранников и надзирателей, и они прониклись ко мне уважением: никто из них не имел права без доклада входить в кабинет директора!

Вскоре некоторые охранники стали даже просить меня:

«Сеньор Терезо, загляните к директору, есть у него кто-нибудь или он один?»

Теперь я совсем свободно ходил по тюрьме. Охрана меня не останавливала. А вот с побегом дело не двигалось. Передал Жозе Магро записку: мол, зря товарищи на меня понадеялись. Он ответил мне, что верит в меня, просит не прекращать поиски.

Шел месяц за месяцем. Однажды вызывает меня Гомес да Силеа.

«А не можешь ли ты починить эту колымагу? У нее что-то с мотором». И показывает в угол гаража, где стоял громадный черный «крайслер».

Я говорю:

«Попробую, сеньор директор». А у самого сердце так и прыгнуло в груди — это был бронированный автомобиль Салазара.

Подошел я к машине, открыл дверцу, прямо дрожу от волнения. Гляжу на толстостенные пуленепробиваемые стекла и думаю: «Вот оно! Наконец!» Мощный мотор, восемь цилиндров. Первым делом проверяю электропроводку, чтобы понять, почему машина не заводится. И вижу, что там установлена система охраны против угона. Если не знать секрета, не заведешь. Быстренько соединил что надо, машина завелась.