Журнал «Вокруг Света» №03 за 1987 год
Шрифт:
Заложили они и единственную в своем роде коллекцию карельских берез, саженцы их выросли из семян, собранных в Костромской области и присланных из Подмосковья, Белоруссии, Урала, Сибири. Замысел был простой. На костромской земле пустят корни, зашумят листвой пришельцы из разных почвенно-климатических зон. Потом можно взять самые ценные деревья, размножить их, заложить промышленные плантации. Тогда народные умельцы получат прекрасный декоративный материал, а мебельная промышленность — ценный отделочный шпон.
Много лет Багаевы увлеченно работали над искусственным разведением карельской березы. Выросли их сыновья, окончили тот же, что и родители, институт и теперь уже вместе стали
Открытие узорчатой березы в Костромской области вызвало широкий отклик. Багаев получил много писем от ученых-лесоводов, любителей природы и юннатов. Они просили прислать саженцы, семена, черенки.
Первые посылки с семенами и саженцами Сергей Николаевич послал в десять кировских лесхозов.
«Им они нужнее всего»,— думал он, бережно упаковывая саженцы.
Теперь багаевские березки пустили корни и в Сибири, и на Южном Сахалине, и в Архангельской области, и в степях Оренбуржья, и в Казахстане, и на склонах Кавказских гор. Но больше всего их на костромской и кировской земле...
В одной из таких рукотворных рощ я и слушала рассказ Сергея Николаевича Багаева о его нелегкой, счастливой судьбе. Переживая все перипетии его подвижнического труда, я подумала, что Гёте был прав, когда говорил, что, встречая лесовода, он почтительно снимал шляпу. Ведь жизнь человеческая настолько коротка, что лесовод не может увидеть плодов своего труда — они достанутся будущим поколениям...
Недавно Сергей Николаевич получил от вятских умельцев посылку. В ней были образцы изделий из карельской березы, выращенной из его саженцев. Старинный промысел благодарил Багаева за труды.
Костромская область
Е. Фролова, наш спец. корр.
Степень риска
Гарун Тазиев родился в 1914 году в Варшаве. Его отец, врач русской армии, погиб в первую мировую войну. После войны мать с сыном переехали в Бельгию, где Тазиев получил образование в Льежском университете. Во время второй мировой войны воевал в составе бельгийской армии и участвовал в Сопротивлении. В 1946 году, отправившись в Африку, Гарун Тазиев увлекся вулканологией и с тех пор занимается этой наукой. С 1952 года он живет во Франции, является профессором Центра научных исследований, до недавнего времени занимал пост государственного секретаря по вопросам природных катастроф. Автор большого числа научных работ и монографий. Его научно-популярные книги изданы во многих странах, в том числе в СССР («Встречи с дьяволом», «Запах серы», «Когда Земля дрожит» и другие).
На сорок лет занятии вулканологией мне довелось побывать во множестве кратеров, наблюдать несчетное число взрывов и лавовых потоков, смотреть, как из ревущих жерл вырываются фонтаны магмы и струи раскаленных газов. И чем больше я наблюдал, тем больше убеждался в своенравности вулканов.
Практика научила меня трезво взвешивать степень риска, на
В тот день мы провели более тридцати минут под самой яростной бомбардировкой из всех, что выпали на мою долю.
Рухнув плашмя в жидкую грязь, толстым слоем покрывавшую склон,— она-то и не позволила нам убежать от начавшегося извержения,— я сказал себе, действительно отчетливо произнес вслух: «На сей раз это конец!» Спасительный выход нельзя было найти даже при самом богатом воображении. На пятачок площадью в два десятка квадратных метров, где мы находились, обрушилась лавина скальных обломков, самый настоящий огненный дождь. Два камня стукнули по шлему. Затем буквально в нескольких сантиметрах от моих поджатых ног плюхнулась глыба не менее полутонны весом... Стало ясно, что вдавливаться в глину бессмысленно: укрыться от падающих камней негде.
Страха не было, потому что я с первой же секунды решил не поддаваться панике. И для этого воспользовался старым надежным трюком, который стихийно открыл еще в 1940 году, во время первого налета немецких «юнкерсов»: надо чем-то занять мозг. Например, расчетами... Тогда я высчитывал, под каким углом от «юнкерса» летит сброшенная бомба. Происходившее на Суфриере выглядело куда более интересно: подобное явление я впервые лицезрел в столь непосредственной близи. Надо было засечь время. А для этого следовало обтереть циферблат часов от налипшей глины. Вот так. Теперь можно переходить к полевым наблюдениям.
Повернув голову, я взглянул на кратер. Две минуты назад наша группа в семь человек мирно шествовала к нему. Вдруг я заметил, как, прорезая лениво стелющиеся над кратером белые облака пара, в небо со страшной силой ударила тонкая прозрачная струя. На высоте она разошлась вширь и стала наливаться трагической чернотой. То были мириады кусков породы, вырванные потоком пара на огромной глубине из стен питающего жерла. Взлетев на сотни метров у нас над головой, они щедро посыпались вниз.
По всей вероятности, я первым из вулканологов стал свидетелем начала и развития извержения подобного типа, называемого на ученом языке фреатическим. Можно было горевать и радоваться одновременно! Человеку, занимающемуся наукой, наибольшее удовольствие приносит открытие, а тут мне воочию открылась одна из форм вулканической деятельности. Жаль только, нельзя будет поделиться с коллегами этой новой информацией...
Между тем секунды текли, слагаясь в минуты, а я все еще был жив. Конечно, опасность не миновала — вокруг то и дело рушились многосоткилограммовые глыбы; одного такого «кусочка» вполне хватило бы для меня или одного из спутников, укрывшихся за иллюзорным выступом.
За камнем скрючились четверо: Франсуа Легерн, Марсель Боф, Джон Томблин и профессор Аллегр. Я не был виноват в случившемся, но мне полагалось нести всю меру ответственности, если кто-либо из моих коллег погибнет. Подъем к кратеру входил в круг наших профессиональных обязанностей: необходимо было посмотреть, что происходит на Суфриере, и дать заключение, насколько велик риск пароксизма и выброса палящей тучи, кошмарные воспоминания о которой витают с 1902 года над Антильскими островами. Летом 1976 года почти все, кроме меня, опасались повторения подобного извержения на Гваделупе.