Журнал «Вокруг Света» №04 за 1963 год
Шрифт:
Время тянулось медленно. Лес безмолвствовал; вода между деревьями струилась совершенно бесшумно; не раздавалось ни единого голоса, ни шума крыльев ночной птицы.
Тяжелые тучи вереницей скользили по небу, на востоке то и дело вспыхивали зарницы, но гроза так и не разразилась.
По мере того как светало, перед нами представал пейзаж, совсем не похожий на тот, что мерещился в темноте. Таинственный огромный лес с цепью озер, с зарослями и черными тоннелями — при свете солнца все это исчезло. Осталось только болото, образовавшееся при слиянии Меты с левым притоком. Боковая струя увлекла
К счастью, тот самый дух, который все время расставлял нам ловушки и преграды, в то утро оказался, видимо, в хорошем настроении. Едва мы выбрались на нашу водную дорогу, как за поворотом реки перед нами возникло какое-то розовое, волшебное виденье. Весь правый берег был покрыт словно живыми цветами. Те, кто видел, как стаи фламинго взлетают в утреннее небо, поймут мое сравнение. Но это была не стая розовых фламинго или красных ибисов, а стоянка индейцев аморуа.
Племя только-только пробуждалось. Мужчины, женщины и дети были совершенно нагими и все с ног до головы разрисованы красноватым соком «оното» — хозяйки ранчо кладут плоды этого растения в суп, чтобы придать ему оранжевый цвет. Индейцы аморуа напоминали стаю розовых бабочек, опустившихся на золотой прибрежный песок, и темная зелень леса служила для них удивительным фоном.
Появление пироги вызвало всеобщую панику. Женщины и дети бросились под защиту зарослей; лишь несколько мужчин остались на берегу. Мы причалили с приветственными дружескими жестами. Казалось, индейцы их поняли и успокоились. Вскоре мы уже делились своими сокровищами: индейцы дали нам черепашьих яиц и мяса, а мы им — жевательного табаку.
И тут я увидел боевую палицу из твердого полированного дерева. Но согласится ли воин расстаться со своим оружием? Я показал Педрито на палицу и попросил его достать из остатков нашей поклажи мачете. Владелец палицы вышел из леса, и обмен состоялся без особых затруднений.
Но при виде мачете индейцы вдруг заволновались: видно, им всем захотелось иметь такие ножи. Крики вокруг нас становились все громче. И вот вся толпа ринулась к нашей пироге.
Я сделал знак Педрито; теснимый со всех сторон индейцами, он отступил к реке. Выкрикивая по-испански слова прощанья — глупее ничего нельзя было придумать, — мы бегом добрались до пироги и оттолкнулись от берега. Пока Педрито орудовал веслом, я продолжал махать рукой и широко улыбаться: мне почему-то казалось, что улыбка должна успокоить преследователей. Они не могли догнать нас: у индейцев аморуа нет пирог. Для переправы через реки, которые попадаются им на пути, они, как и куиба, сооружают легкие плоты из пальмовых ветвей.
Но с этого дня мы останавливались отдыхать только на левом берегу. Здесь мы были в относительной безопасности и могли спать спокойно. Ветер пел в ветвях прибрежных деревьев, укачивая нас, и до самого вечера ерошил реку, которая в ответ злобно скалилась, показывая белые клыки.
В ранние утренние часы, пока не поднимался ветер и еще можно было плыть, мы иногда охотились на дичь у водопоев. Однажды нам подвернулся даже тапир — его называют здесь «данта». Мясо у него превкусное, а кроме того, из него можно вытопить 70—80 килограммов превосходного жира.
В другой раз мы увидели ягуара, который пил из реки. Он скрылся прежде, чем я успел прицелиться.
В прибрежном подлеске не смолкали птичьи голоса. Пестрые попугаи ара то и дело перелетали через реку, издавая крики, похожие на ужасный кашель; дикие индюки свистом призывали индеек. Этих индеек я настрелял немало, и мы их ели, хотя поначалу это блюдо вызывало у меня страх. Дело в том, что индейки питаются ягодами кустарника «гуача-мака». Все растение — ягоды, листья, ветки, кора и корни — необычайно токсично; яд действует молниеносно, парализуя мышцы; уже через несколько мгновений останавливается сердце. Однако, если верить льянеро, опасность грозит лишь собакам, которые разгрызают кости индеек, само же мясо их не ядовито.
Но вот, наконец, настало утро, когда мы услышали вдалеке собачий лай — верный признак близости человеческого жилья. Вскоре жалкая и грязная деревушка Пуэрто-Паэс, состоящая из десятка глинобитных домов под железными крышами, появилась перед нами на плоском берегу при слиянии двух могучих рек — Ориноко и Меты.
Полицейские устремились к нам со всех ног, перерыли нашу поклажу и преследовали нас по пятам до дома, где мы укрылись. Еще бы — добрые христиане не появляются с той стороны, откуда приплыли мы! У меня был документ, подписанный министром внутренних дел Венесуэлы, но они не умели читать. Наконец пришел сержант, и все уладилось за бутылкой «Санта-Терезы».
Вместо эпилога
И вот нас взял почтовый самолет: через сорок минут он должен приземлиться в Сан-Фернандо. Летчик не считал нужным набирать высоту и шел на бреющем полете над плоскими льяносами и приречными лесами. Восходящие потоки горячего воздуха болтали самолет, как на волнах. Для Педрито это было воздушное крещение, и он не мог насладиться волшебным зрелищем бескрайной безлесной равнины, через которую мы с ним брели столько дней и которую пересекли сейчас за считанные минуты.
На высоте пятидесяти метров над этой несчастной землей мы были в цивилизованном веке консервированной говядины, кока-колы и туалетной бумаги. Но достаточно было пустяка — слишком сильного порыва ветра или перебоя в одном из рычащих моторов, — чтобы мы рухнули вниз, во тьму времен, где единственным оружием человека в борьбе с враждебными силами природы до сих пор остаются лишь стрелы с костяными наконечниками да огонь.
И вот, пока алюминиевая птица одним прыжком переносила нас через болота между Синаруко и Капанапаро, я невольно задумался о трагической участи этой страны, неспособной обрести равновесие и гармонию.
Снежные вершины Анд с пиком Боливара возвышаются на пять тысяч метров над плоскими льяносами. Сухой сезон превращает степи в бесплодную пустыню, выжженную солнцем и пожарами, где мечутся обезумевшие от жажды истощенные стада. А несколько месяцев спустя — это бескрайные болота, океаны туч, забытая богом земля изобилия, где тучные земноводные быки лениво ощипывают сочные побеги, стоя по шею в воде. Треугольные стаи уток со свистом проносятся тогда над пирогами, под днищем которых на глубине двух-трех метров белеют кости животных, погибших от жажды всего несколько недель назад.