Журнал «Вокруг Света» №04 за 1983 год

Вокруг Света

Его оружие — плакат

Грибовидное облако атомного взрыва, крест-накрест перечеркнутое голубыми полосами, и крупная надпись: «Нет — еще одной Хиросиме!» Этот плакат, который распространяет Датский комитет сотрудничества за мир и безопасность, можно встретить сегодня в стране повсюду — на стенах домов и автомашинах, на арках мостов и афишных тумбах. Плакат выполнен по рисунку известного художника, активного участника движения датских сторонников мира Финна Хаугора.

...Мы встретились с Финном Хаугором в его мастерской в небольшом деревянном домике на берегу озера в пригороде Копенгагена Люнгбю. Вдоль стен мастерской, от пола до потолка оклеенных плакатами,— широкие стеллажи с красками, кистями, карандашами, эскизами. Много

книг. Среди них — произведения русских и советских авторов, переведенные на датский язык.

— К сожалению, на нашей планете немало мест, где рвутся снаряды, гремят взрывы бомб, гибнут люди,— говорит художник.— Кое-кто на Западе пока не отказался от мысли навязывать народам силой свой образ жизни, диктовать свои условия. Вот почему я считаю, что сегодня долг художника, его главная задача — всеми средствами искусства, в полную силу таланта бороться за мир. Нужно активно выступать против безрассудных планов натовских стратегов, которые стремятся и дальше вооружаться, «довооружаться», «перевооружаться», пытаются предать забвению политику разрядки...

Финну Хаугору немногим более сорока. Он высок, крепко сложен, темноволос. Родился в рабочей семье. Трудовую жизнь начал рано. Чтобы помочь родителям, служил рассыльным, библиотекарем. В свободное время — рисовал. Одаренного юношу приняли в школу прикладного искусства, а затем в художественную академию.

Хаугор создал сотни работ. Сегодня он известен всей Дании — главным образом своими политическими плакатами. Только за последние несколько лет Датский комитет сотрудничества за мир и безопасность издал массовым тиражом более пятидесяти антивоенных плакатов Хаугора. Его рисунки послужили прообразом для эмблем и значков сторонников мира не только в Дании, но и в ФРГ, Нидерландах, Бельгии и других западноевропейских странах.

— Я убежден, — говорит Финн Хаугор, — что политический плакат — боевое оружие в борьбе за мир, международную безопасность, против социальной несправедливости. В ближайшее время я намерен выступить с серией новых рисунков и плакатов, разоблачающих опасные замыслы натовских милитаристов, которые стремятся превратить страны Западной Европы в стартовую площадку для новых американских ядерных ракет. И я очень рад, что мои работы действенны: все больше людей включаются в движение протеста против нагнетания военного психоза, активизации гонки вооружений, попыток вернуть народы Европы к мрачным временам «холодной войны»...

Копенгаген — Москва И. Завалов, корр. ТАСС — специально для «Вокруг света»

На пути к причалу

Солнце, не касаясь горизонта, колесит по небу круглые сутки, и когда день сменяется ночью — понять трудно. Даже по склянкам, отбиваемым рындой, не разобрать, утро это или вечер. Конец июля, и, хотя лето в разгаре, прохладный ветерок заставляет пассажиров прятаться за надстройкой теплохода. Мы только отошли от пирса Баренцбурга, расположенного на самом большом острове архипелага Шпицберген. Идем на юг, в Мурманск. Я смотрю в бинокль на уходящий берег. Горы то медленно сползают к кромке воды, то, будто отсеченные гигантским мечом, обрываются в океан. С белых вершин с темными прожилками скал текут ледяные реки. Нависая с высоких береговых стен, они обрушиваются в воду, гулом и тучами брызг оповещая о рождении нового айсберга.

Навстречу нам за углем спешит советский сухогруз. По морскому обычаю мы обоюдно приспускаем флаги и, приветствуя друг друга гудками, расходимся. Советские угольные рудники Баренцбург и Пирамида связаны оживленными морскими путями с Мурманском и Архангельском, куда доставляют уголь, добываемый нашими горняками по договору с норвежским правительством.

Океан после вчерашнего шторма еще не может успокоиться. Он медленно, глубоко вздыхает мертвой зыбью. Над судном парят чайки, ожидая, пока кок или кто-нибудь из пассажиров бросит за борт что-то съестное.

Мои спутники ушли, а я продолжаю смотреть на полоску снежных вершин, похожих на оледеневшие волны, постепенно исчезающие в белесой дымке, и прошлое все больше захватывает меня, возвращает в теперь уже далекие тридцатые годы. Тогда мы только начинали добывать уголь на Шпицбергене, и грузовой пароход «Байкал» шел к нашим горнякам.

19 ноября 1939 года. Я сижу за столом в радиорубке старого парохода «Байкал». Судно слегка раскачивается, и тусклый свет керосиновой лампы ползает по стенам.

Идут пятнадцатые сутки с того дня, когда сухогруз, сбившись с курса, наскочил на подводные скалы у юго-западной оконечности Шпицбергена. В рубке — минус пятнадцать. Негнущимися от холода пальцами я принимаю штормовое предупреждение: «В районе северной части Баренцева моря ожидается быстрое усиление северо-западного ветра до ураганного».

«Скоро начнется, нужно доложить капитану», — думаю я.

С начала аварии хлынувшая в пробоины вода затопила кочегарку и машинное отделение. С тех пор мы без электрического света и отопления. Некоторое время я без результата толкаю примерзшую дверь рубки и, только поддев ее большой отверткой, выбираюсь на палубу. Около двенадцати часов. Где-то далеко за горизонтом светит солнце. Но его лучи не могут рассеять полярную ночь и создают лишь видимость призрачного рассвета. Плотный семибалльный норд-вест при двадцатиградусном морозе насквозь продувает не только легкое пальто, но, кажется, и все тело. Этот рейс в Арктику для меня оказался совершенно неожиданным: в Мурманске ночью меня сняли с «Аргуни», уходившей в Англию, и послали на «Байкал» заменить заболевшего радиста. «Хорошо еще, что эпроновцы (ЭПРОН — экспедиция подводных работ особого назначения; в 1941 году на базе ЭПРОНа создана Аварийно-спасательная служба СССР.) дали обшитые кожей валенки», — думаю я.

1 Спардек, спасательные шлюпки, радиорубка и надстройки покрылись толстым слоем льда от долетавших сюда брызг. Полузатонувшее судно раскачивается с креном на правый борт, и, чтобы не свалиться в воду, я передвигаюсь, хватаясь за все, что может удержать меня на скользкой палубе. Тяжелая арктическая волна, накатываясь, слегка приподнимает судно, а затем, перемахнув через фальшборт и задраенные люки трюмов, с шипением уходит в море. Теплая ветвь Гольфстрима, достигающая этих мест, еще борется с леденящей стужей, и вода парит, но на ее поверхности уже появилось множество тонких прозрачных льдинок, которые слабо шуршат, гонимые волнами и ветром. Из снежной пелены в полумиле от судна проглядывает что-то огромное, непрерывно меняющее свои очертания. Это низко бегущие облака, попадая в ловушку между ниспадающим ледником и изломом гористого берега, завихряются в молчаливом хороводе. Под ледником видна высокая черная каменная стена. Кажется, она тянется без начала и конца. В разрывах снежных зарядов у береговой черты открываются острые скалы. Вокруг них серыми бурунами кипит вода. Мрачная стена подавляет все вокруг и вместе с нависшим над ней ледником устрашающе громоздится над судном. Мористее изредка мерцают слабые огни спасательных кораблей. Две гряды скал, около которых пенится вода, не позволяют им подойти к нашему судну ближе трех миль. Луч прожектора освещает в серо-зеленой толще воды фигуру водолаза, который пытается найти новое повреждение в днище. Его светлый скафандр то появляется на фоне темной, поросшей шевелящимся мхом подводной скалы, на которой сидит судно, то исчезает, когда приходит новая волна.

Команда, потеряв счет дням, непрерывно скалывает с палубы лед. Эту, кажется, бесконечную и бессмысленную работу нельзя остановить ни на минуту. И без того отяжелевшее от воды судно за несколько часов может превратиться в глыбу льда и затонуть.

Капитан с мешками под глазами от бессонных ночей смотрит на «штормовое предупреждение» и молча передает его командиру спасательного отряда ЭПРОНа — плотному крепышу с темно-коричневым обветренным лицом и большими красными руками. Тот внимательно читает радиограмму.