Журнал «Вокруг Света» №05 за 1983 год
Шрифт:
И все-таки мелкие невинные развлечения, которые Плинио иногда позволял себе, тонули в каждодневном тяжелом труде. Парень не переставая мечтал о том дне, когда заработает много денег и наестся до отвала, так, что пройдет наконец противный зуд под ложечкой. Иногда Плинио с отчаяния заглядывал в трактир, пил вино, резался в карты, спорил с приятелями, а подчас и влезал в какую-нибудь потасовку. И несмотря на жестокость этих драк, ему ни разу не пришло в голову выхватить и пустить в ход отцовский нож. В сознании Плинио нож не был связан с насилием, парень и не думал, что им можно пользоваться для своей защиты. Вот если бы речь шла о чести семьи, в особенности
Когда в один прекрасный день Плинио вернулся с поля домой, мать подала ему письмо, которое прислал из Австралии ее дальний родственник, официант мельбурнского кафе «Милано». Он писал, что сможет не только организовать для Плинио бесплатный переезд, но и пристроить его на кухню в то же заведение, где работал сам.
Прочтя письмо, Плинио некоторое время раздумывал о предложении, сулившем ему массу вкусной, почти дармовой еды и интересное морское путешествие, но страх перед разлукой с родными все же оказался сильнее искушения.
— Нет, — сказал наконец парень. — Никуда я не поеду. Останусь лучше тут, с вами.
— Ты здорово поможешь всем нам, если будешь жить в Австралии,— возразила мать. — Станешь присылать домой деньги, а я буду откладывать понемножку и к твоему возвращению найду тебе хорошую девушку из наших, деревенских.
Отказать матери в логике Плинио не мог. Да и стоило ли с ней спорить? Стоит ли вообще спорить с судьбой, которой угодно забросить его на чужбину? В конце концов, больше половины односельчан живут вдали от дома, и ничего.
И вот настал день, когда мать, братья, сестры, родные и друзья проводили Плинио на станцию, откуда он должен был отправиться в Неапольский порт. Мать с сыном шли немного впереди остальных. Мать ступала гордо и с достоинством, чуть покачивая бедрами. Одета она была в черную хлопчатую блузу, юбку колоколом и высокие боты, а вокруг головы повязала ниспадавшую на плечи шаль. Наряд ее завершало старинное пальто, перешедшее к ней по наследству от умерших родственников.
...Здесь, в Мельбурне, Плинио жил в двухэтажном доме с окнами на одну сторону. Кроме него, в комнате ютились еще четверо итальянцев, и поэтому Плинио без труда нашел с ними общий язык. Разговоры в комнате вертелись в основном вокруг работы и будущего, которое всем жильцам виделось исключительно в розовом цвете. И все же Плинио чувствовал, что каждый из его товарищей так же одинок, как и он сам.
Итальянских женщин здесь почти не было, а австралийки казались гордыми и неприступными. Не легче оказалось и завести дружбу с местными мужчинами, которые, не стесняясь, выказывали иммигрантам свое презрение. По сути дела, итальянцы оказались предоставленными самим себе. Даже в церкви, куда ходил Плинио, служили итальянские священники, да и прихожане были почти сплошь итальянцы.
Проработав три месяца в кухне кафе «Милано», Плинио так и не смог избавиться от чувства одиночества и неприкаянности, оторванности от всего, что составляло смысл его существования. Здесь рядом был родственник матери, но и он, казалось, с потрохами принадлежал этому незнакомому миру, поскольку прожил в Австралии уже пять с лишним лет. Юноша очень тосковал по семье, родной деревне, друзьям и женщинам, которые там, на родине, так заглядывались на него. Поэтому и мысли о будущем будили в нем не надежду и оживление, а скорее простую покорность и готовность смириться с выпавшей ему долей. Однако работа пришлась парню по вкусу. Шесть дней в неделю Плинио скреб полы, мыл посуду или чистил картошку. Кроме того, никогда прежде не ел
Каждый вечер Плинио возвращался домой пешком; тратиться на автобусный билет ему и в голову не приходило. Иногда по дороге он заглядывал в какую-нибудь кофейню в надежде встретить там земляка и, если везло, часами просиживал за разговорами о доме. Но такое случалось редко, и в большинстве случаев, не найдя никого из знакомых, Плинио шел своей дорогой.
Однажды у дверей кафе-мороженого итальянец заметил красивую девушку с дерзким личиком и сверкающими глазами. Она шествовала по улице в компании из семи или восьми парней и девчонок, которые слушали магнитофон и весело пританцовывали в такт музыке, шумно болтая и споря о чем-то. Проходя мимо, девушка повернула голову и взглянула на Плинио, а он посмотрел на нее так же открыто и жадно, как глазел, бывало, на своих молодых односельчанок.
— Эх и вздул бы я этого щекастого макаронника, — проговорил один из компании.
Это был Томми Лоулер, высокий и крепкий красавчик девятнадцати лет, одетый в гавайскую рубаху с открытым воротом и двухцветную куртку до колен. Мейвис Кир — так звали девушку — рассмеялась в ответ и остановилась. Она пристально смотрела на Плинио до тех пор, пока он, вконец сконфуженный, не скрылся за углом.
— Терпеть не могу итальяшек, — злобно продолжил Томми.
Ненависть эта не была секретом для его дружков. Томми заразился ею от своего папаши, вместе с которым работал в универмаге «Виктория». Лоулер-старший без устали повторял, что от макаронников-де разит ветошью и что во время войны, когда солдаты были на фронте, их землю прибрали к рукам итальянцы, а в городах заняли предназначавшиеся австралийцам рабочие места.
Все это Томми слышал сотни раз и запомнил как молитву. Однако до появления в городе Плинио объектом его ненависти были итальянцы вообще. Теперь же вся его злоба готова была вырваться наружу и излиться на голову именно этого смуглолицего парня в кепке и черных вельветовых штанах.
Как-то вечером Мейвис развлечения ради украдкой бросила на Плинио нежный взгляд. Томми тут же принялся на все лады поносить итальянца, который, разумеется, не понял ни одного из адресованных ему ругательств. Кто-то из дружков Томми повернулся к девушке и с ухмылкой сказал:
— А ты, Мейвис, похоже, влюбилась в этого типа, да?
— Он, между прочим, симпатяга, — с невинным видом ответила та, прекрасно зная, какую бурю поднимут ее слова.
Томми взвился сразу же. Раньше он никогда не считал Мейвис своей собственностью, полагая, что каждый из компании может ухаживать за ней на равных с ним основаниях. Теперь все изменилось, Мейвис должна принадлежать ему одному, решил Томми, в бешенстве замечая, что приятели начинают посмеиваться над его ревностью.
— Вот уж не думал, что ты дашь макароннику увести у тебя девчонку, — подзуживая Томми, сказал один из них.
Мейвис хихикнула, и в глазах Томми сверкнули злобные огоньки.
На другой день Плинио случилось снова проходить мимо кафе. Как только взгляд итальянца остановился на Мейвис, Томми подскочил к нему и заорал:
— Опять ты тут, мразь заморская?
— Не понимаю, — сказал Плинио, растерянно озираясь по сторонам в поисках убежища.
— Все ты понимаешь, когда хочешь, — прошипел Томми. — Даже больше, чем надо.