Журнал «Вокруг Света» №05 за 1986 год
Шрифт:
— Да, да,— сказал врач.— Тяжелый случай. Поэтому он у нас под наблюдением.
— Но переориентировать его вы не станете,— сквозь сжатые зубы процедил инспектор.
Зрачки широко раскрытых глаз врача заметно увеличились.
— Я не понял. Этот человек— вырожденец. Извращенный преступник, если угодно. Он нарушает правила приличия и порядочности. Послушайте, инспектор...
Полицейский чиновник достал из нагрудного кармана официальный документ. Сложенный синтетический листок сам собой раскрылся, и врач увидел напечатанные строчки,
— Странно,— сказал он.— Полиция берет под свою защиту преступника, вместо того, чтобы предать его суду. Можно ли узнать причину?
— Почему нет? Но больше никому ни слова.— Инспектор подошел поближе к врачу и прошептал.— Происходит нечто необъяснимое. Идет процесс... как бы выразиться поточнее...
— Что происходит? — нетерпеливо перебил его врач. Инспектор неопределенно повел рукой.
— Многое. И в разных местах. В общем и целом — мелочи. А в совокупности своей это для нас угроза: средняя скорость поездов метро за последние полтора месяца повысилась на двадцать километров в час. Новейшие видеокомбайны целыми месяцами никто не выключает, и это не отражается на качестве изображения и прочих показателях. Материал, из которого сделаны конвейеры, практически больше не знает износа. Вы понимаете, что это значит?
— Разве это не благотворные улучшения?
— Благотворные? Разве что на первый взгляд. Вы забываете, что тем самым нарушается технологическое равновесие. Но даже не это нас встревожило. А вот... кто за этим стоит? Должен же кто-то стоять за этим!
Врач побледнел.
— Не хотите же вы сказать, что вновь появились бунтари... что они... Нет, невозможно — всех ученых и научных работников давно переориентировали...
— Напоминаю: никому ни слова! — Голос инспектора стал твердым.— Я хочу побеседовать с ним!
Когда Джеймс Форсайт услышал звук откатывающейся двери, он попытался спрятать под матрасом из пенопласта детали разобранного аппарата, но не успел. Он поднялся и стал так, чтобы сразу их не заметили. От волнения и страха Джеймс дрожал всем телом.
Врач хотел было что-то сказать, но инспектор опередил его. Оба они избегали смотреть в ту сторону, где за спиной больного лежали детали.
— Даже повреждение пломбы — пусть и по неосторожности — уже наказуемо! Вам это известно!
Джеймс кивнул.
— Вас арестовали за то, что вы разобрали стиральную машину.
— Она сломалась,— сказал Джеймс.
— Почему вы не обзавелись новой?
Джеймс пожал плечами: он знал, что его никто не поймет.
— Почему же? Отвечайте!
— Я хотел понять, что с этой штуковиной стряслось, захотелось ее починить.
— Захотелось? И поэтому вы пошли на преступление? — спросил инспектор, покачивая головой.— Но продолжайте! А этот пылесос? Зачем вы его разобрали? В этом не было ни малейшей необходимости.
— Нет,— сказал Джеймс, а потом крикнул: — Никакой необходимости не было! Но я уже полтора
— Не исключено, что обойдется без переориентации,— сказал инспектор.— Все будет зависеть только от вас, Форсайт.
Целую неделю Джеймс Форсайт беспокойно блуждал по городу, спускался на эскалаторах в торговые этажи, поднимался на лифтах высоко над проемами улиц. Он еще не пришел в себя после заключения. Колонны машин на этажах для автотранспорта и встречные людские потоки на пешеходных мостах приводили его в замешательство. Воздушными такси он не пользовался: после пребывания в замкнутом пространстве Джеймс опасался головокружения от высоты.
И все-таки вновь обретенная свобода казалась ему нежданно-негаданно полученным подарком. Он старался забыть, что получил ее на время, что это лишь отсрочка, если он не выполнит своего задания. Но Джеймс надеялся выполнить его.
Сейчас он стоял перед дверью Евы Руссмоллер, внучки последнего великого физика после Эйнштейна, того самого человека, который примерно восемьдесят лет назад поклялся не заниматься больше наукой. Но сдержал ли он свою клятву? Джеймсу было знакомо наваждение, которое охватывало каждого, кого увлекли физические опыты, и он сомневался, что человек, единожды вкусивший этой отравы, когда-либо откажется от нее. Поможет ли ему Ева Руссмоллер установить связь с тайной организацией, с людьми, которые подпольно продолжают заниматься наукой и по сей день работают над решением технических задач? Адрес внучки ученого ему дали в полиции.
Девушка, которая открыла ему дверь, и была, наверное, Евой Руссмоллер. Стройная, едва ли не худая, бледная, с большими испуганными глазами.
— Что вам угодно?
— Вы не уделите мне пять минут?
— Кто вы? — спросила она неуверенно.
— Не зайдем ли мы в квартиру? — предложил Джеймс.
— Не знаю... лучше не стоит...
— Речь пойдет о вашем дедушке.
Открытое лицо девушки сразу замкнулось, она словно маску надела.
— Вы из полиции? Джеймс не ответил.
— Проходите,— сказала Ева Руссмоллер. Она проводила его в комнату.
— Я моего дедушку не знала. С тех пор, как он пятьдесят лет назад исчез, даже моя мать ничего о нем не слышала. Но это уже десятки раз заносилось в протокол.
— Я не из полиции,— сказал Джеймс.
— Не из полиции? — Она недоверчиво выпрямилась в кресле.— Тогда что вам от меня надо?
— Профессор Руссмоллер не мог исчезнуть бесследно. Он был знаменитым человеком, ученым с мировым именем. До запрета был ректором института исследования мезонов имени Юкавы. О его отречении писали все газеты.