Журнал «Вокруг Света» №06 за 1990 год
Шрифт:
Люди бегали туда-сюда, от одного дома к другому. В воздухе просвистел камень, еще один. А огни зажигались и гасли. Чарли Фарнсуорт упал — ему пробил голову обломок кирпича. Миссис Шарп сбили с ног, и она уже не смогла подняться.
С расстояния в четверть мили, с вершины холма, Мэпл-стрит выглядела так: длинная, усаженная деревьями улица, где беспорядочно вспыхивали и гасли огни и бегали люди. Мэпл-стрит была настоящим сумасшедшим домом. Повсюду били окна и уличные фонари, осколки стекла сыпались на головы женщинам и детям. Ни с того ни с сего заводились газонокосилки и автомобили.
На вершине холма,
— Теперь понимаешь наш метод? — сказал один из них.— Нужно остановить их автомобили, обесточить газонокосилки и телефоны. Погрузить в темноту на несколько часов — все остальное они сделают сами.
— И всегда бывает одно и то же? — спросил второй.
— С небольшими вариациями,— последовал ответ.—
Они выбирают самого опасного врага, которого могут найти. А это они сами. Нам остается просто сидеть и ждать.
— Значит, судя по всему,— сказал второй,— это место, эта Мэпл-стрит не одна такая?
Первый тряхнул головой и рассмеялся:
— Ну конечно! Этот мир полон таких вот Мэпл-стрит.
Мы будем перелетать от одной к другой, и жители сами себя уничтожат...
Когда солнце поднялось на следующее утро, Мэпл-стрит была погружена в тишину. Почти все дома сгорели. На земле лежало множество тел. В живых не осталось никого.
А примерно через неделю на Мэпл-стрит появились новые жители. Они были очень красивы, и особенно изящными, скульптурными были у них головы. По две на каждого жителя.
Перевел с английского Л. Дымов
Попечитель лагодехского леса
«Быть на Кавказе и не видеть Млокосевича, все равно, что быть в Риме и не видеть папу».
«Труды Ботанического Сада Императорского Юрьевского университета», 1911 год.
Лагодехи — моя родина. Неподалеку от дома моих родителей лежат развалины усадьбы Млокосевича, рядом самодельный щит, на котором по-грузински и по-русски написано: «Здесь жил большой попечитель флоры и фауны...» Кругом земля заросла лопухами, колючей ежевикой и жгучей высокой крапивой. Дома нет — сгорел в 1945 году. Уцелели лишь остатки каменных стен коровника да завалившаяся лачуга, в которой еще не так давно доживала свой век внучка натуралиста — больная и одинокая Зоя Евгеньевна Грумакова.
Ночью, если подойти к мрачным руинам, можно услышать плач «чикалок»— так местные русские называют шакалов — и тихие, крадущиеся шаги... «деда Млокосевича» — седого, с пугающей длинной бородой. С детства осталось, не выветрилось ощущение тайны, витающей над заброшенной усадьбой. Может быть, причиной всему Зоя, как в нашем маленьком городке все называли Зою Евгеньевну. День и ночь, казалось, берегла она роскошный ботанический сад, посаженный ее дедом возле усадьбы. Непонятным чутьем улавливала тот миг, когда мы, мальчишки, готовы были запустить камни в созревающий орех или каштан, выломать бамбук или обломать ветви зацветшей магнолии. Зоя всегда появлялась будто из-под земли, неслась с суковатой палкой, крича в наш адрес проклятия, ругалась, угрожала школой и директором.
Пугали долетавшие до нас обрывки разговоров взрослых о самом
Я вырос, но тайна усадьбы продолжала жить во мне. За это время многое стало на свои места — территорию усадьбы объявили заповедной, опубликовали статьи о Людвиге Млокосевиче — как вдруг я услышал «новость»: он был, оказывается, «царским шпионом». Молодой ученый, сообщивший это, не пожелал назвать именем Млокосевича бабочку, недавно открытую им у нас в Лагодехском заповеднике.
Может быть, с этой бабочки, вернее с этого дикого недоразумения, я и стал исследовать «тайну Млокосевича». На мой запрос ответили Центральный государственный исторический архив Ленинграда, польская Академия наук. Помогли харьковские и тбилисская публичная библиотеки. Польский родственник натуралиста, его двоюродный внук, выслал пачку ксерокопий статей на польском языке. Пришло письмо из Варшавы от Кристины Ковальской, биографа Млокосевича.
Были встречи и с родственниками ученого — Борисом Викторовичем Млокосевичем, работающим на Абхазской научно-исследовательской лесоопытной станции, и Ниной Дмитриевной Тулашвили, недавно умершей, ученым-энтомологом, последней в роду, кто помнил Людвига Францевича в жизни.
А еще была мать моего товарища Евгения Иосифовна Гойден, урожденная Фокина, ближайшая соседка Млокосевичей. Она хорошо знала его детей. Помнила сгоревший дом.
В слободке Лагодехи, заложенной отставными солдатами и офицерами стоявшего здесь русского полка, Людвига Млокосевича считали чудаком. Он действительно ходил босым но снегу и круглый год купался в горной речке. Подбирал искалеченных бурей птиц, зверей и лечил их дома. Деньги его интересовали мало. Пребывая в финансовых затруднениях, он, не задумываясь, растратил материнское наследство на поездку по Европе. На оставшиеся деньги накупил детских игрушек и конфет и, возвратившись в Лагодехи, раздарил их ребятне... Слобожане плохо понимали его.
Сын генерала, образованный и известный человек, он, как простой крестьянин, разводил кукурузу, выращивал фрукты и овощи, занимался пчелами, табаком. И часто ловил косые взгляды поселян. Бывших солдат и офицеров раздражали развешанные в разных местах его усадьбы термометры, телескоп, толстые тетради, в которые он постоянно что-то записывал, раздражали сачки, гербарий, домашний зверинец. Все!
И когда Млокосевич был вынужден идти на поклон к властям — то за паспортом, то за справкой,— мир мстил ему. Злорадные улыбки и громкий, ехидный шепоток за спиной: «Наш толстовец пришел...»— сопровождали его.
Но как попал этот странный поляк на Кавказ?
Рассказывают, что однажды рядом с имением его сестры в Польше остановился мусульманский полк с Кавказа. Ловкие кавказцы в черкесках на гарцующих лошадях собирали вокруг себя много народу. Часами слушал Людвиг их байки о дикой природе, о горах и мечтал об одном — увидеть когда-нибудь далекую таинственную страну своими глазами.
Мечта сбылась в 1853 году. Но не исследователем и не туристом приехал он на Кавказ, в Лагодехи. Хотя из военного училища он, можно сказать, сбежал, но как сын дворянина согласно указу царя обязан был отслужить в армии.