Журнал «Вокруг Света» №08 за 1988 год
Шрифт:
Мне никогда не приходилось слышать в Японии, чтобы в общественном транспорте, даже если он набит настолько, что стоять приходится на одной ноге, люди оскорбляли друг друга. Конечно, иногда у кого-нибудь вырвется «бакаяро» — «дурак», но не больше. Однако именно в транспорте сталкиваешься с японцами (в основном мужчинами 20—45 лет), которые ведут себя заносчиво и бесцеремонно. Они могут принадлежать к любой социальной группе и иметь различное образование, но это прежде всего «сарари мэн». Слова эти английского происхождения, только в английском языке такого выражения нет. Оно образовано в самой Японии, как и многие другие понятия вроде бы английского или американского происхождения. На самом деле это «джеплиш» — «японский английский». Под «сарари мэн» подразумевают человека, живущего на «salary» — жалованье, обычно клерка. Кое-кто из них прожил много лет за границей, большинство имеют высшее образование, закончили колледж или даже университет. Насколько приветливо и подобострастии они порой относятся к европейцу, настолько же заносчиво — к своим соотечественникам.
Их поведение резко контрастирует с распространенной в Японии сдержанностью, скромностью, любезностью, чрезмерными застенчивостью и робостью.
Кстати, сдержанность и терпимость, свойственные японцам, иной раз оборачиваются безразличием к ближнему. Обязанностей по отношению к чужим людям вообще не существует. Поведение отдельного человека ориентировано на свою группу. В группе он чувствует себя защищенным, вне группы — беззащитным и одиноким. Но где этого нет? Только в Японии «изнанка» остается скрытой от глаз большинства иностранцев: они либо не владеют языком, либо их внимание с самого начала приковано только к «лицевой стороне».
Говорят, что в Японии не принято давать водителям такси чаевые. Днем, правда, пассажир оплачивает лишь сумму, которая значится на счетчике. Таксист возвращает сдачу до последней йены. Но в полночь, когда на Гиндзе в Токио закрываются бесчисленные бары и рестораны, а на стоянках такси выстраиваются длинные очереди, свободные такси проезжают мимо, заворачивая на соседнюю улицу. Кто-то голосует. Водитель останавливается, клиент называет адрес. В ответ таксист отрицательно качает головой — и был таков. Тогда клиент вновь голосует и на сей раз называет сумму, которую он готов заплатить сверх счетчика, и тогда дверца открывается. Бывает, приходится платить вдвое, а то и втрое больше положенного. И никого это не волнует, никто не возмущается по этому поводу. «Сикатаганай» — ничего не поделаешь.
Самопознание
У Японии история в полторы тысячи лет. С середины шестидесятых годов нашего столетия Япония вышла на третье место (а по некоторым показателям и на первое) среди индустриальных стран мира. И вдруг — а может быть, не так уж и вдруг? — она начинает вслух размышлять о себе самой, заниматься поисками собственного самосознания. С конца шестидесятых годов страна как зачарованная взирает на самое себя, впадая в своего рода самогипноз.
«Что представляют собой японцы», «Что такое японская культура?», «Откуда пришли японцы?», «Открытие заново японца», «Структура сознания японцев», «Характер японца», «Душа японца» — таковы лишь некоторые, выхваченные наугад, названия книг. Они не только наводнили рынок, но и нашли читателей. Причем тиражи этих книг немыслимы в других странах.
Казалось, у японцев осталась одна-единственная тема для разговора. Сначала она называлась «нихонрон» — «дискуссия о Японии», а позже — «нихондзинрон» — «дискуссия о японце». Но дословный перевод почти ни о чем не говорит. В Японии некоторые понятия зачастую настолько эмоционально перегружены, что в конце концов теряется их определенность. Под «нихондзинрон» подразумевают размышление о своеобразии японского народа, о его неповторимости. Под влиянием средств массовой информации дискуссия о неповторимости превращается в общенациональный психоз. Япония сама себя открывает, и японцы призывают японцев открыть Японию. Кстати, это вовсе не так уж бескорыстно, как может показаться на первый взгляд. Здесь многое взаимосвязано. «Гайдзину», человеку извне, понять это трудно, объяснить — тем более. «Discover Japan!» — «Открывай Японию!» — призывали многие красочные плакаты на английском (не на японском!) языке, выпущенные управлением государственных железных дорог в начале семидесятых годов. «Открывай Японию!» — призывают по-английски японцы японцев. И самое странное, что этот призыв в высшей степени действен. Он стал девизом, который помог обогатиться владельцам железных дорог, а еще больше — отелей, и тем самым — одной из самых молодых отраслей промышленности — индустрии досуга. Рука об руку с этой кампанией шло открытие «фурусато» — «старой деревни» — малой родины, села — в противоположность городу.
После второй мировой войны люди потянулись в город. Япония бурно урбанизировалась. Сельская община слыла бескомпромиссной в области человеческих отношений. Крупные города обещали не только большую личную свободу, но и лучшую материальную обеспеченность, более интересную культурную жизнь. Однако уход сельских жителей в города менее чем за двадцать лет обернулся тоской по земле, по человеческой защищенности — всему, что было в деревенской общине. Прежняя шкала ценностей, казавшаяся уже утраченной, возродилась к новой жизни. И как один из симптомов нового развития снова стали появляться «фильмы о родине», создаваемые порой людьми, которые еще не так давно выбрасывали за борт все, что имело отношение к традициям и наследству. Теперь их призыв гласит: твоя истинная родина там, где ты родился, только там ты сможешь обрести счастье. Вернись, изгнанник, назад к земле, которая хранит прах твоих предков.
Они пробудили тоску, которую утолить невозможно, так как процессы развития нельзя повернуть вспять. Однако остаются праздники — а их в Японии множество — и заполняются железнодорожные поезда. Открывай Японию!
Подобное происходит и в других странах. И тем более удивительно, с каким усердием, не жалея бумаги, японские ученые и публицисты силятся доказать — выдвигая подчас весьма странные теории,— будто всеми своими достижениями Япония обязана только самой себе. Притом любая новинка — всегда истинно японское изобретение.
Издатель одной англоязычной газеты в Токио высказал мнение, что для неяпонца необязательно читать японские газеты, так как издающиеся в Японии газеты на английском языке в достаточной степени обеспечивают его необходимой информацией. «Значительная часть того, что печатается в нашей прессе,— писал он,— не вызовет никакого интереса у иностранного читателя. Мы же представляем иностранцу, как мне кажется, довольно точную картину японской жизни». Но ведь весь материал, публикуемый в его газете, тщательно отбирается, да и откуда ему знать, что для иностранца представляет интерес, а что нет?
Этот пример говорит о том, что Япония хотела бы, чтобы ее видели лишь в том свете, в каком она сама себя подает, а не такой, какая она есть на самом деле. Может быть, японский народ, постоянно оглядывавшийся за последние сто лет на Европу и Соединенные Штаты, потерял родную почву под ногами, не в силах больше выносить «двойную жизнь» — азиатскую, с одной стороны, и европейско-американскую — с другой? Тогда самопознание и поиск собственной самобытности как бы вытекают из естественного инстинкта самосохранения.
Возможно, кое-кто найдет очень простое объяснение феномену под названием «дискуссия о японце», сведя его к национализму. Ведь упор на национальное своеобразие обычно расценивается как признак национализма. Наверное, это будет упрощением.
Внешне японский образ жизни зачастую представляется смесью азиатского и европейско-американского.
Новое рождается в борьбе со старым. Старое постепенно отмирает. В конце концов оно исчезает или сохраняется, если его нарочно поддерживают. Это подтверждается опытом развития всего человечества. Но насколько это верно для Японии?