Журнал «Вокруг Света» №09 за 1978 год
Шрифт:
Неторопливо оглядывает окрестность, словно проверяя, все ли в порядке: по-прежнему ли светит солнце, на месте ли горы и море. И это царское величие, это спокойное сознание силы поражает больше всего.
Несколько раз она встряхивается всем телом, отчего лимонный мех ее окутывается облачком снежной пыли, и начинает прогулку вокруг берлоги. Мы переглядываемся — медведица уже в нескольких шагах и явно направляется к нам. Вскакиваем, бежим — летим! И последнее, что видим, оглянувшись; застывшая фигура медведицы, взгляд — в упор, и пасть, уже без всякого величия, совсем по-человечески приоткрытая от удивления.
Потому мы и назвали ее Удивленной. Много у нас было медведиц, и всем мы давали имена: Лежебока, Хулиганка, Терпеливая... Но эта оставалась любимой. Может, из-за того, что встречи с Удивленной — редчайший случай, когда удалось увидеть первый выход медведицы из берлоги. Может, потому, что знакомство с ней было особенно долгим. А, впрочем, всегда ли мы знаем, за что кого-то любим?
...Наша избушка изрядно постарела и износилась за прошедшие годы, но еще вполне годилась для жилья. Мы подремонтировали ее, хорошенько убрали и протопили, поужинали и забрались в спальники.
Два первых дня без устали лазили по горам и не встретили ни одного зверя. По пути собирали медвежьи черепа, их здесь накопилось довольно много — и стародавних, и более свежих, тех, что остались после разных охотничьих сезонов. Нашли с десяток временных лежек медведей — углублений в щебне со следами шерсти, в них звери отдыхали и отсыпались. Как мы предположили, медведи еще не вышли на берег и оставались во льдах, кромка которых еле виднелась в море.
На третий день решили осмотреть Малый Дрем-Хед — группу гор, расположенных километрах в трех к западу от Большого Дрем-Хеда, ближе к морю. Но и там зверей не было.
Обследуя террасы, мы на какое-то время потеряли друг друга из вида. Близился вечер. Решив, что Стае спустился к морю, я направился туда. Вприпрыжку сбегаю вниз, щебень летит из-под ног, и вдруг вижу перед собой голову медведя. Он тянет шею из-за большого камня, и в этом тревожном гибком движении сквозит что-то змеиное. Ну и ну! Возьми я немного правее, въехал бы прямо ему на спину. Согнувшись, карабкаюсь назад — вверх, вверх — лишь бы не двинулся за мной. Нет, вроде не преследует. Забравшись наверх, вижу Стаса.
— Наверно, ты его здорово напугал, — невозмутимо комментирует он мой рассказ.
Чтобы получше рассмотреть зверя, мы поднялись на вершину горы и вместо одного медведя видим... двух. Тот, на которого я наткнулся, лежит как ни в чем не бывало, свернувшись клубком, мордой и лапами к склону. Похоже, что спит. А у самого подножия еще один соня — этот устроился на боку, вольготно раскинув лапы.
Я навел бинокль на Большой Дрем-Хед и обнаружил на темном его склоне неподвижное белое пятно. Мишка, не иначе. Бинокль чуть в сторону — и в окуляре четвертый зверь вышагивает по распадку. Вот тебе и на! Выходит, не так уж пусты эти горы!
Вернувшись в избушку, мы вытянули на нарах гудящие ноги.
— Стас, а медведицы рожают раз в три года?
— Ну да.
— Значит, Удивленная и в этом году может прийти сюда?
— Ну, уж вряд ли. Арктика велика. Хотя кто ее знает?
Уже в полусне снова вспоминаю Удивленную.
...Багровое солнце висело над ее берлогой. Я был на противоположной стороне узкого распадка, выделяясь как клякса на чистой бумаге. И тут появилась Удивленная.
Выйдя из берлоги и деловито осмотревшись, она сразу направляется к площадке, где мы лежали накануне. Убедившись, что там никого нет, возвращается к берлоге и валится на бок. Так, боком-боком, она ползет немного, переворачивается через спину и вновь ползет, уже на другом боку. Потом вытягивает вперед шею, подгибает передние лапы и, отталкиваясь одними задними, скользит на груди. Все это в очень плавном, заторможенном темпе. Она четко выделяется на линии горизонта и кажется мне такой же большой, как горы или солнце, которое она то загораживает собой — и становится черной тенью, плывущей в алом водовороте поземки, то открывает вновь — и тогда прямой сноп лучей бьет из-за ее спины.
Нет, это не была простая разминка на снегу, это скорее походило на танец, в котором слились и торжество материнства, и радость освобождения из снежного плена, возвращения к тому миру дикой свободы, частью которого она была.
Склон у берлоги довольно крут, и потому, катаясь, медведица сползала все ниже и ниже. А потом села, подняла передние лапы и лихо съехала к самому подножию террасы. Я очнулся и двинулся вверх. Удивленная в нерешительности посмотрела на меня и тоже устремилась вверх к берлоге. Но стоило мне остановиться, замерла и она. Несколько секунд мы, глядя друг на друга, ждали, что же будет. И вот она снова повалилась на снег и как ни в чем не бывало продолжила свой танец. Казалось, она вступила со мной в молчаливый сговор: «Это опять ты? Что за чудак? Смотришь? Тебе нравится? Ну и смотри, если хочешь!..»
Тогда же, весной 1972 года, я написал в экспедиционной тетради: «14 апреля. Мы вырыли недалеко от ее берлоги яму и обложили пластами снега — получился великолепный наблюдательный пункт. Вскоре Удивленная вышла наружу. Покрутилась немного возле берлоги и опять исчезла в снегу. И тут же из отверстия выглянули две маленькие любопытные мордочки. Медвежата попытались было выбраться наверх, но мать решительно запихнула их обратно. И все же, когда она снова полезла из берлоги, один медвежонок ловко вскарабкался по ее спине и голове и выскочил наружу. Пока медведица помогала вылезти второму медвежонку, он кувыркался и елозил у ее ног.
— Шустрик, — шепнул я Стасу.
— Да, — ответил он, — а вот и Мямлик.
С минуту Удивленная, свесив голову и облизывая медвежат, стояла неподвижно. А те петляли между ног, вставали на задние лапы, ходили вокруг нее столбиками, лезли на голову, будто что-то нашептывая матери в оба уха сразу. Для них большое тело медведицы — остров в незнакомом еще мире, родной, доступный, необходимый остров, сладкий, как сон и молоко.
А вот и первый опыт самостоятельности — несколько шагов в сторону. Медвежата, как и человеческие дети, учась ходить, сразу пробуют бежать и, не справляясь со скоростью, падают. Медведица сама отталкивает их от себя, но, стоит им отбежать дальше какой-то невидимой черты, тут же возвращает назад. Она словно жонглирует двумя пушистыми шарами, разбрасывая и снова собирая их носом. И хотя все это кажется игрой, на самом деле медвежата заняты очень серьезным делом — учатся ходить.