Журнал «Вокруг Света» №09 за 1979 год

Вокруг Света

— Наша музыка, — подает реплику ударник группы Бельтран, — хоть денег нам не дает, но и не дает соскучиться...

В ответ дружный взрыв хохота.

Выясняется, что эта реплика вызывает у всех воспоминания о множестве передряг, в которые попадали в последние годы участники ансамбля. Все они — коммунисты и социалисты. Их излюбленный жанр — песня протеста. И выступают они на всех митингах и демонстрациях, которые организуют левые партии. Порой не обходится без синяков и ссадин — следов от полицейских дубинок и палок, которыми вооружены ультраправые террористы.

—

Правда, в последнее время такие схватки происходят реже, — поясняет Артуро. — Но недавно риск попасть в заваруху со всеми последствиями был почти постоянным...

Перерыв закончен. Музыканты рассаживаются по местам. И после ультрамодного вступления вдруг слышится чистая и звучная мелодия, лишь чуть-чуть модернизированная, — мелодия старинного гимна провинции Валенсия. В нем поется о красавце городе, лежащем на груди теплого моря и окруженном апельсинами уэрты, о жителях этого края, веками сражавшихся за свободу и справедливость. И тут же слова о валенсийской орчате, которой больше нигде на свете нет.

А я думал: стоит рассказать и об орчате, и о паэлье не экзотики ради, а потому, что они составляют неотъемлемую часть исторических традиций Валенсии, ее самобытности, которые здесь бережно хранят.

Не только Валенсию, почти все города Испании порой трудно узнать тем, кто, как Сигфридо Блаоно, после долгих лет отсутствия вернулся на родину. Она действительно во многом «усреднилась» согласно принятым ныне в западном мире стандартам. Однако борьба испанцев за сохранение лучших своих традиций — в частности, борьба провинций вроде Валенсии за свою самобытность, которой они гордятся, — стала очень важным противоядием против «американизации» Испании. Ее народ упорно сопротивляется размыванию своего, исконного. Тому примером — Валенсия и ее уэрта, утопающая в апельсиновых садах.

Хуан Кобо

Валенсия — Москва

Остров отшельника

После того, что пришлось пережить в эту ночь Рустаму Исламову, все другое покажется, наверное, пустяком. Шутка ли — ничего не подозревая, оказаться в двух сантиметрах от смерти. Ведь редко кому удавалось выжить после укуса гюрзы; даже сыворотка, которую всегда наготове держит Федор Иванович Николаев, директор заповедника, может быть бесполезной...

Рустам Исламов — кинооператор «Узбектелефильма», и на острове Арал-Пайгамбар он, как и я, тоже впервые, с той лишь разницей, что я приехал сегодня утром, а он живет уже третью неделю. Киноэкспедиция снимала фильм о фауне и флоре заповедника. Накануне оператор вернулся на базу уже затемно, поднялся на крылечко и только хотел переступить порог, как услышал под ногами злое шипение.

— Федор Иванович!..

Засыпавший уже Николаев сразу вскочил с кровати и, схватив деревянную рогульку, выбежал в коридорчик.

В комнату Рустама он, однако, не вошел, а, перегнувшись через порог,

пошарил рукой за дверным косяком, щелкнул выключателем. На полу, свернувшись шлангом, лежала огромная змея. Она явно была недовольна тем, что ее побеспокоили, и сердито шипела. Николаеву понадобилась, наверное, какая-то доля секунды, чтобы прижать ее голову рогулькой и ухватить за шею возле самых челюстей с большими саблевидными зубами.

— Вот плакался — гюрзу тебе подавай, а она сама на «кинопробу» приползла, — усмехнулся директор. — В рубашке ты, Рустам, родился. У них в эту пору укус — не приведи господи... — И аккуратно уложил гюрзу в мешок.

Наутро Рустам, рассказывая мне об этом происшествии, добродушно подтрунивал над собственными страхами: «Будет что вспомнить...» И «пленниц» своих показал. Они смотрели на нас широко расставленными, вроде бы удивленными глазами. У одной желтый узор оплетал блестящее, словно обтянутое капроновым чулком, тело; другая была поменьше, потемнее, но такой же пугающе красивой. Самец и самка... Самца поймали сутки назад, готовили к съемкам, а самка приползла ночью сама, перепугав Рустама.

— Вот сделаем еще один дубль и на волю выпустим, — сказал оператор.

— Конечно, выпустим, — добавил Николаев. — Здесь их законная земля...

Так началось мое знакомство с заповедником Арал-Пайгамбар — наверное, одним из самых скромных в стране по занимаемой площади (сорок квадратных километров), но удивительным по разнообразию растительного и животного мира.

Непросто было добраться на этот остров посреди Амударьи. Несколько часов пути через раскаленную от зноя каменистую пустыню... В кабину вездехода врывается «афганец» с мелкой пылью.

А потом вдруг на самом стрежне открывается взору зеленый остров — и встают купы тополей. Над ними раскачиваются, будто подметают небо, высоченные метелки эриантуса.

Пересаживаемся с вездехода на катер. Мотористу стоит немалых усилий причалить к острову — волна отбрасывает от илистого берега. Метра за три до кромки катер крепко увязает носом, и приходится все-таки прыгать в шоколадный «кисель». Над илистой жижей вьется рой мошкары; а там, куда уже не добирается волна, важно шествует по песку сухопарый, как и полагается жителю пустыни, будто скрученный из кусочков проволоки черный богомол.

Место, куда причаливает катер, — словно окошко в густых тугайных джунглях: маленькая песчаная бухта, за кромкой которой сразу же начинаются высокие и непроходимые заросли, туда уходит расчищенная от тростника тропа. Красная земля, красная пыль, ослепительно голубое небо и фантастическое сплетение стволов, лиан, ветвей... Упавшие и давно высохшие деревья повисли на молодняке, сплошь перевиты ползучим ломоносом, разукрашены лишайниками, густо заросли солодкой. Берега в обычном представлении нет: джунгли входят в реку, и река вторгается в самые заросли, а деревья и травы поднимаются прямо из воды, и сквозь зелень вздымаются кверху раскоряченные руки топляка...