Журнал «Вокруг Света» №09 за 1993 год
Шрифт:
К вечеру добрались до поселка Варендей. На его траверзе стоял теплоход «Валдайлес», всего в полутора-двух километрах от поселка.
— На чай будут приглашать, подойдем? — спрашиваю сына.
— Если закуска к чаю будет, тогда подойдем...
10 сентября. Едва рассвело, миновали западную оконечность острова Песякова. Бывший рядом берег сразу оказался в 25 километрах — мы в Печорском море. В сущности, это обширный залив, отделенный от Баренцева моря очень незначительными глубинами и цепью островов Гуляевские кошки. Участок, который сейчас предстояло пройти — 120 километров через море до мыса Русский Заворот, представлялся, пожалуй, самым сложным на оставшемся пути. Плыть южнее островов — можно угодить в 40-километровую Кузнецкую губу и потом возвращаться, огибая полуостров Русский Заворот, а это значит напрасно грести 80 километров; идти через острова — оказаться на мелях,— на карте показаны глубины в тридцать-сорок сантиметров и пески, обнажающиеся при отливах,— и сидеть долго;
13 сентября. Второй день гребем в тумане, ориентируясь на компас. После полудня стали приближаться к берегу: в тумане можно проплыть мимо поселка. Вот и первые дома. Их много — раньше здесь были большое рыбацкое хозяйство и метеостанция. Теперь почти все брошено. На берегу пасется несколько коней. Вот неожиданность. Впрочем, здесь, на 68-м градусе и 35 минутах северной широты, для лошадей уже вполне хватает летом травки...
15 сентября. К середине дня стали встречаться утки. Летят с севера на юг. Вероятнее всего, проходим траверз острова Колгуев и вот-вот выйдем из пролива Поморский. Гребется тяжело — явное встречное течение. Все хорошо, лишь бы не было западных ветров. Очень досаждает сырость — все вещи насыщены влагой. При первой возможности сделаем капитальную остановку и высушим все... Ночь на шестнадцатое сентября порадовала нас фосфоресцирующим морем. На севере это вижу впервые. Теплое течение Гольфстрим изменило биологический режим моря — появились микроорганизмы, свойственные теплым морям. Время сдвинулось на месяц, к зиме, а здесь теплее, чем в августе на Диксоне...
18 сентября. Как только шкала компаса стала хорошо различима, повернули к югу — компасный курс 180 градусов. Истинный, с магнитной поправкой,— 198. Интересно, куда угодим после пяти суток слепого «полета»...
20 сентября. Опять туман. Ветер зашел немного с востока. Берег сильно повернул к северу. Наконец открылся маяк, а ниже — постройки, есть даже двухэтажные. У берега торчит корма затонувшего судна. Очень неудобное место для высадки. Забираю газовый баллон, переходник, документы и карабкаюсь на крутой берег. Как и все, виденное ранее,— поселок в запустении, многие дома брошены...
Прогноз погоды на метеостанции узнать не удалось — не получают. Отвалили. Умеренный ветер поднимал небольшую волну, бегущую уже с северо-востока. Такой ветер нас устраивал. Не изменится — 200 километров до Черного Мыса одолеем за полутора суток. Прицепились кормой к маяку и дали ход через Белое море к земле Кольского полуострова...
Юго-западный ветер крепчает. Лодка начинает плясать. Подрезаем волну левым бортом. При таком галсе трудно держать курс. Днем грести становится бессмысленно. Впереди полная неизвестность. Как не вспомнить в такую погоду многовековой опыт поморов, записавших в своих книгах-лоциях такие слова: «Летом и осенью наибольшую непогоду в Белом море разводит ветер-полуночник. Из океана ударит в горловину, что в трубу, вырвется, катит взводень...» Но одно дело читать эти строки в тиши городской библиотеки и совсем другое — испытать на себе его напор, когда под тобой тоненькая дощечка, а не стальной корпус современного судна с загнанными вовнутрь тысячами лошадиных сил двигателя, послушного человеческой воле. Отдаем плавучий якорь и ложимся в дрейф. Сколько он продлится, как далеко отнесет от суши? Погода совсем портится, ветер срывается в шквал, идет дождь. Время от времени один из нас — дежурный опускает руку под пайол в каюте и определяет уровень воды. В одну такую мою вахту обнаружил, что прорезиненный бурдюк с водой сильно похудел. Ползая туда-сюда по лодке, повредили его. Оставшаяся вода не заполнила и литровую кружку. Второй раз в сложных условиях остаемся без воды. Резерв — семь солдатских фляжек. Стараюсь в открытой части лодки собрать на пленку дождевую воду. Ничего не получается — забортная наполняет пленку быстрее небесной. Все чаще и чаще приходится покидать каюту, когда очередной гребень яростной волны срывается в лодку. Все более назойлива в голове мысль о крепости нашей лодки — не развалится ли?
Из памяти никак не выходят слова автора «Писем русского путешественника» Николая Михайловича Карамзина, сказанные почти двести лет назад: «Друзья мои! Чтобы живо чувствовать всю дерзость человеческого духа, надобно быть в открытом море, когда одна тоненькая дощечка отделяет нас от блаженной смерти».
Утро следующего дня не принесло надежды — бушующее море, прохудившееся небо и мгла тумана объединились против человека, стараясь раздавить его, уничтожить.
Ночью море успокоилось на какое-то время и подул слабый северо-восточный ветер. Гребную вахту установили по часу — нужно продуктивно использовать каждый миг попутного ветра. Может быть, прошедшие сутки были последним испытанием. Постепенно мысль о возможной катастрофе сменили раздумья о том, какая польза обществу от того, что будет покорена очередная вершина или взят ранее неприступный рубеж. Очень верно, пожалуй, ответил президент французской федерации альпинизма Люсьен Деви: «В борьбе с вершиной, в стремлении к необъятному человек побеждает, обретает и утверждает самого себя. В крайнем напряжении борьбы, на грани смерти Вселенная исчезает, оканчивается рядом с нами. Пространство, время, страх, страдания более не существуют. И тогда все может оказаться доступным. Как на гребне волны, когда во время яростного шторма внезапно воцаряется в нас странное, великое спокойствие. Это не душевная опустошенность — наоборот, это жар души, ее порыв и стремление. И тогда мы с уверенностью осознаем, что в нас есть нечто несокрушимое, сила, перед которой ничто не угасает. В невероятных страданиях открываются бесценные сокровища...»
25-26 сентября ветер попутный, северо-восточный. Надо торопиться. Уже смеркалось, когда на горизонте обозначилась темная линия земли. Гребли всю ночь и рассвет прихватили.
Пройдя через Харловы острова, повернули на север вдоль Кольского берега.
И вот 20 сентября 1992 года. В 23 часа по московскому времени на страницу дневника ложится последняя запись: «МАХ-4» причалила к морскому пассажирскому вокзалу города Мурманска».
Впервые в мировой истории мореплавания был осуществлен проход на гребной лодке от порта Диксон до порта Мурманск.
Евгений Смургис Фото Льва Федосеева
Вечные охотники
Вы не поверите — ночной хохот гиены похож на смех мертвеца-зомби, восставшего из могилы. А сама она, припавшая на задние лапы, с массивной головой и горящими глазами — истинное исчадие ада! Я слышал этот крик совсем рядом, когда однажды в поисках ночных бабочек заблудился в густом лесу, совсем рядом с поселком Муйане, в провинции Нампула, что в Центральном Мозамбике, и близко видел эти сверкающие глаза. Казалось, я слышу ее запах, тяжелый, гнилостный... Она совсем не боялась человека, эта машина из мускулов и крепких костей, запрограммированная на уничтожение слабых и маломощных. И явно намеревалась напасть.
К счастью для меня, водитель нашего геологического «лендровера» зажег фары, и хохот мгновенно стих. Теперь зверь убегал, ломая ветви. Бежал и я, но в обратную сторону, туда, где светились окна ближайших домиков поселка.
С тех пор я очень уважительно отношусь к хищникам — от маленького муравьиного льва до льва настоящего — и преклоняюсь перед их охотничьими качествами и боевой подготовкой. В редакцию нередко приходят письма, где есть такие вопросы: подскажите, правильно ли я сделал, что убил крупную хищную птицу, которая пыталась схватить зайца и утащить его в свое гнездо? Или: нужно ли спасать мышонка, попавшего в лапы к сове? Поступки людей, выручающих из беды более слабых животных, конечно, можно понять. Но давайте не будем забывать, что совы и орлы — хищники, а те, кого они ловят,— их естественная добыча, их пища и действия их не что иное, как проявление природного инстинкта. Человеку, самому главному хищнику, несравнимо легче, чем тому же льву или хамелеону, ведь он может есть и растительную пищу. А те не могут. Так уж распорядилась мать-природа. И прокормиться хищнику куда труднее, чем животному-вегетарианцу. Пищу ему для себя необходимо добыть, жертву — выследить, используя какой-либо охотничий прием.
Взаимоотношения «хищник — жертва» всегда были в центре внимания тех, кто никак не мог допустить безнаказанного, как ему казалось, уничтожения ягнят, телят, различной дичи и грызунов... Волк был главным вредителем на безбрежных просторах средней России, тигр — на Дальнем Востоке, росомаха и рысь «шалили» в Сибири, леопарды — в южных краях. И факта, что все они занимаются самым что ни на есть своим делом, никак не хотели признать. «То, что рядом с нами,— в лесах и полях, поедается так много молодняка, кажется жестоким только людям, ибо только люди имеют представление о жестокости,— пишет известный немецкий этолог, профессор Гамбургского университета Дирк Франк.— А о том, что, скажем, мамаши-гну рожают все в одно и то же время и производят на свет лишнее количество потомства, причем часто ослабленного, больного — этого люди никак не хотят понять». На поверку же выходит, что волк и тигр убивают куда более рачительно, чем браконьер в уссурийской тайге или богатый участник сафари в кенийской саванне.
Мне представляется куда более интересным и полезным не бесконечная «жвачка» на тему — «нужны ли хищники», а разговор о способах и особенностях охоты у тех или иных животных. Ведь многим из нас они известны лишь благодаря домашним кошкам, подкрадывающимся, невзирая на оживленное дорожное движение, к зазевавшейся птичке или караулящим часами мышку возле норки в подвале многоэтажного дома. Но в дикой природе все куда сложнее и интереснее... Давайте заглянем в «охотничью лабораторию» лишь некоторых животных.