Журнал «Вокруг Света» №10 за 1979 год
Шрифт:
Когда решено было начинать стройку, первые инженеры, проектанты, строители разместились в задней комнате придорожной корчмы. На вывеске ее неведомо почему красовалось изображение наcoca. Так и стали называть это место «Черный насос» — «Шварце Пумпе». Мешки с первым цементом привезли на велосипедах. И начали работать.
Толщи песка, светлого, сыпучего и бесплодного, закрывали пласты бурого угля. Снять песок — еще полдела, нужно было удалить его на такое расстояние, чтобы песчаные заплывы не угрожали открытым карьерам и подъездным путям. Но и
Брикетная фабрика, коксовый завод, газовые установки, теплоэлектростанция, рабочие поселки, дороги, зоны отдыха — все эти производные буроугольных разработок рождались постепенно. Это теперь кажется, что они были всегда как элементы сложнейшей, но давным-давно выведенной формулы. Однако все дело в том, что темпы современного промышленного развития бесконечно разнообразят значение каждого элемента. Тот, первый, глубокий тридцатиметровый карьер, что засыпали в свое время, таил, как показали современные исследования, удивительный икс. Карьер снова открыли: на шестидесятиметровой глубине залегал мощный буроугольный пласт.
Пока мы колесили по улицам Шпремберга, то уходящего в поля, то прижимающегося к шоссе, Хайнц-Иорген Генаук успел рассказать о многом.
— А дальше, какие виды на будущее?
— Дальше... Недавняя глубокая разведка показывает на медь. Рано еще говорить, сколько ее. Но ведь завтра — через десяток лет — и приборы и люди станут умнее!
Березы, медь и диспетчерская
Гряда высоких сосен вдоль дороги прервалась. Желтый автобус, заполненный отработавшей дневной сменой, промчался навстречу от низких ворот проходной. Мы свернули на гладкую аллею меж зеленых лужаек и направились к трехэтажному зданию административного корпуса. Брусчатая мостовая подводила к широкой лестнице, упиравшейся в невидимые от чистоты стеклянные двери. Петунии и герани пламенели вдоль дорожек, споря пунцовостью с изящными колонками пожарных насосов Пожалуй, только эти насосы и напоминали о близости гигантского «горячего» предприятия, раскинувшегося на 24 квадратных километра.
Над безлюдными проспектами и улицами его зеленели и синели бесконечные линии трубищ, труб и трубочек. Где-то на многометровой высоте они вдруг дружно смыкались, сплетались в четкие геометрические узоры и орнаменты, а затем вновь разлетались — бежали по воздуху к цехам и корпусам, вливались в огромные оранжевые и серебристые емкости, опутывали здания заводов, цехов, ТЭЦ.
Под окнами административного корпуса в летней неге шевелили ветвями березы; листва их, как и положено в зрелую пору лета, просвечивала густой зеленью. Я невольно ловила взглядом какие-нибудь намеки на козни отравленного промышленного воздуха, искала желтые, не ко времени, пряди в их струящихся ветвях. Но — удивительное дело — чуткое на всякую отраву в воздухе и почве дерево это, которое порой не выдерживает и нескольких лет в лесополосах вдоль насыщенных выхлопами автострад, здесь чувствовало себя определенно удобно.
Шумели, урчали котлы и генераторы, пятидесятиградусный воздух дрожал в многоэтажных пролетах коксового завода. И — никого. Мы шли по платформам, забирались по железным звенящим трапам. Удивленный юноша в шортах поспешил было навстречу, выскочив из боковой галереи. Но, узнав начальника смены, сопровождавшего нас, приветственно поднял руку и направился в диспетчерскую.
Здесь было человек пять-шесть.
Словно игрушечная железная дорога, распласталась на стене пульсирующая цветными огнями схема организма коксового завода. Кондиционированная прохлада, вьющиеся растения, аквариумы, спокойный свет. Тишина, в которой, словно из ниоткуда, возникали мягкие голоса дежурных. Вертя в пальцах карандаш, девушка подходила к панелям неисчислимых измерительных приборов; вернувшись к полукруглому столу, отмечала что-то в разграфленных листах, поднимала трубку телефона.
Каждая из десятков камер вспыхивала на схеме, и дежурный «читал» по этой цветной книге — словно врач наблюдал за живым организмом на рентгеновском экране. Все это казалось мне игрой, огромной современной механической игрой. Образ пришел на ум, может быть, еще и потому, что лица вокруг были молодые и оживленные.
Холодная зима «горячего» комбината
Такие же люди окружали меня, когда несколькими часами позже мы сидели в просторной, солнечной комнате комитета ССНМ и говорили о... прошедшей зиме.
— Она и нам подкинула холодных сюрпризов, — это говорит Карл-Хайнц Нойман, молодой подвижный человек, который, как оказывается, уже семь лет работает на комбинате и знает «Шварце Пумпе» досконально. — Конечно, здесь, на юго-востоке, «сверхморозов» не было, но снега выпало необычно много. И предприятия, и жилые дома потребовали дополнительного топлива...
Слово перехватывает парнишка в цветной майке («специалист по газу», — успевает вставить кто-то из ребят):
— Знаете, мы должны были не только выполнить план. Государство попросило помочь с топливом. Мы дали за зимние месяцы выработку сверхпланового газа еще за двенадцать дней — это «лишних» 160—180 миллионов кубометров. Генеральные емкости были заняты, так кто-то предложил заполнить пустые цистерны. Нашли выход...
— К 30-летию республики обязались выдать дополнительно 70 тысяч тонн брикетов. Этого хватит, чтобы обеспечить топливом на год 4200 семей! — добавляет сидящий рядом представитель брикетной фабрики.
Разговор идет несколько сумбурный: каждый хочет рассказать о своих достижениях. Кто-то несколько раз пытается вставить слово про ТЭЦ. Кто-то говорит о подготовке специалистов из развивающихся стран: «120 алжирцев не только получили специальность, они учились у нас строить социализм... Наши мастера работают в Мозамбике... Были у нас и португальские товарищи — прошли курс мастерства...»
Наконец Карл-Хайнц подводит итог «диспуту»:
— Чтобы вы имели представление о наших масштабах, запишите такие цифры: к 30-летию республики мы решили сэкономить 270 тысяч рабочих часов, 12 миллионов марок. Это вполне реально. К июню «в копилке» комбината уже лежали 8 миллионов марок. Ну и самое главное: наш комбинат сегодня дает 60 процентов газа, 45 — кокса, 18 процентов брикетов, более шестой части электроэнергии страны. Всей страны!..
О пользе песка
В 1970 году в ГДР был принят закон об охране природных богатств, а в 1972-м — образовано министерство охраны окружающей среды и водного хозяйства. Для округа Котбус охрана среды — это использование природных ресурсов и — вот что важно! — возврат их той же самой окружающей среде.
Механика этого необычайно трудоемкого процесса на словах несложна. Снять плодородный слой почвы, отнести его в сторону, снять пустую породу (иногда толщиной в десятки метров), отвести водные потоки, взять уголь и... положить все на место. Только и всего! Но карьер — огромная рана на теле земли — разрабатывается не один год и охватывает площадь не в один десяток квадратных километров. На террасах и на дне карьера работают техника и люди, перевозка и угля, и пустой породы требует сооружения шоссе и железнодорожных веток. Исчезают старые населенные пункты, дороги, источники воды, пахотные земли. Как же все это «положить на место»?