Журнал «Вокруг Света» №10 за 1979 год
Шрифт:
На Уотер-стрит и прилегающих к ней улицах в витринах больших и маленьких магазинов — повсюду предметы рыбацкого обихода: снасти, весла, литые из пластмассы ялики, подвесные моторы, якоря, дождевики, бухты манильского троса, спиннинги и фонари типа «летучая мышь». Магазинчики лепятся по соседству с конторами, страховыми агентствами, громадными товарными складами. Уотер-стрит — настоящая главная улица, хотя н провинциальной, но столицы. А жители остальной части Ньюфаундленда называют Сент-Джонс городом-паразитом.
Их нелюбовь имеет давние исторические корни. Из поколения в поколение, на протяжении столетии, торговцы,
На их оконечности высятся конфетно-полосатые конусы маяков, днем и ночью светящих кораблям, гидропланам и прочей плавающей и летающей технике,
В порту, вдали от современных пирсов, где сгибали металлические шеи краны, выбирая из недр пароходных трюмов связки тюков, ящиков, мешков, у деревянных причалов теснились рыбацкие суденышки. Сияющие свежей краской, прочные боты как бы кичатся зажиточностью своих владельцев. И бок о бок с ними — скромные скорлупки, начисто лишенные внешнего лоска.
Треска насущная
Свернув с серебристо-серой асфальтовой магистрали, мы затряслись по проселочной дороге, идущей вдоль побережья. На стеклах точечными капельками влаги оседал туман: зарождаясь на Большой банке, он постоянно клубится здесь, наползая по скалистым берегам на плоскогорье, где петляет дорога. По свежим отвалам земли, глыбам камня и выкорчеванным пням, похожим длинными причудливыми корневищами на чудовищных спрутов, было ясно, что дорожные строители расширяют здесь участок пути. Мили через две мы остановились около треугольного знака: «Осторожно! Ведутся дорожные работы». У стоявшего на обочине скрепера спиной к нам возился огромного роста человек. Здесь мы и решили выяснить, как проще всего добраться до деревушки Топ-сейл.
Услышав хлопанье дверей и наши голоса, дорожник повернулся. Большие голубые глаза светились на квадратном лице, кожа которого задубела от соленых брызг и морского солнца. Выглядел он как настоящий ньюфаундлендский рыбак. Но вместо грубошерстного свитера, черных штанов из саржи, тяжелых резиновых сапог, дождевика и зюйдвестки он облачен был в промасленный комбинезон и грубые ботинки. Голову покрывала шапочка с длинным козырьком, какую носят игроки в гольф. Как выяснилось, Джереми О"Ши и вправду потомственный рыбак.
— Так-то оно так, да пришлось забыть о тресковых сетях и наняться в строители. Работа хоть временная, но денежная. Возможно, когда эта дорожная ветка вольется в «Транс-Канаду», она даст нам доход от грузовиков и туристов. Может быть...
В этом «может быть» звучала нотка большого сомнения. Мне приходилось уже слышать разговоры о будущем процветании, которое обеспечит и «Транс-Канада»,
Подавляющая часть поморов — потомки выходцев из Франции, западных районов Англии, Ирландии и острова Джерси. Стойкие к жизненным невзгодам, упорные, необыкновенно мужественные, они выстояли перед натиском суровой природы и английских властей, которые правили островом вплоть до 1949 года. Референдум, проведенный по настоянию населения, решил, что Ньюфаундленд входит в Канаду.
Получив точные указания от бывшего рыбака, мы двинулись к Топ-сейлу. Неширокие проселочные дороги, стекавшие к морю, были обозначены табличками с названиями поселков: «Пещера черного гуся», «Порт барда» или «Площадь, где пели викинги». Вот и поворот на Топ-сейл — «Верхний парус».
Комья влажной земли застучали по днищу машины. Перед глазами открылась маленькая гавань — узенькая полоска воды между кривыми прибрежными скалами. Словно стайки спящих уток, дремали на якорях с десяток суденышек. Полсотни окрашенных в яркие цвета квадратных домиков с плоскими крышами карабкались от кромки берега вверх по склону. Почти у самой воды рядом с хрупкими причалами приткнулись сушильни для рыбы, сараи для хранения улова. Топсейл ничем не отличался от полутора тысяч таких же рыбацких поселков и селений, разбросанных по восточному побережью Ньюфаундленда.
Никакой гостиницы в поселке не было. Но нам сказали, что малосемейный старик Жюль Горнье сдает иногда комнату заезжим любителям рыбной ловли. Его домик лепился на краю обглоданного волнами гранитного утеса в полумиле от двух черных бараков рыбзавода. Там как раз закончилась смена, и десятки женщин и девушек в брезентовых фартуках и мужчин в спецовках и резиновых сапогах высыпали на дорогу.
Маленькая хрупкая женщина с устало опущенными руками, в тяжелом фартуке, пропитанном рыбьей слизью и облепленном чешуей, который бился как колокол по ее коленям, подошла к крыльцу и вытащила ключ из-под половичка.
Так мы познакомились с Мари Горнье, хозяйкой этого дома, матерью четырех сыновей, из которых только один остался в живых. Троих взяла Атлантика — извечная усыпальница тех, кто связал себя с водной стихией. Даже могил не осталось матери...
Поздно вечером пришел сам Жюль Горнье, кряжистый, крепко сбитый мужчина. По всему его облику, рыжей бороде, обрамлявшей узкое лицо, по светло-голубым глазам, тонким губам, впечатляющему хрящеватому носу, по всей его сохранившей статность фигуре невозможно было назвать его стариком, хотя он и разменял седьмой десяток. Жюль был старшим на рыболовецком боте, команда которого состояла из четырех человек.