Журнал «Вокруг Света» №11 за 1975 год
Шрифт:
Уже потом, по газетам, я следил из Сингапура за рейсом «Менделеева» и с удовольствием прочитал о том, что 17 июля, в день рождения Маклая, тысячи папуасов со всего берега Маклая собрались в Бонгу, чтобы отпраздновать юбилей их друга Тамо Руса.
«Единственная цель моей жизни, — говорил Миклухо-Маклай, — польза и успех науки и благо человечества». Чтобы доказать идеи равенства человеческого рода, всех людей независимо от цвета кожи, он провел всю жизнь в трудных дорогах. Шесть раз был на Новой Гвинее, из них трижды подолгу жил на Берегу Маклая. Острова Меланезии, Микронезии, Полинезии, Филиппины, Австралия, два труднейших путешествия по Малаккскому полуострову от устья реки Муар до устья реки Индау, по восточному берегу до Паханга и потом глубинными районами до Кота-Бару. «Дато
Сингапур для Маклая был промежуточным домом, отдыхом перед долгим «путешествием в неведомое». И рабочим местом тоже — он высоко ценил местные библиотеки и научные издания. Сюда он возвращался из путешествия по Малаккскому полуострову, сюда приплыл из Мельбурн после долгих скитаний по островам Океании. Из Сингапурского порта отправлялся домой, в Россию.
Было это в 70—80-х годах прошлого столетия.
Но еще раньше бросали якорь наши соотечественники в этих краях. В начале 40-х годов прошлого века побывал здесь русский морской офицер А. Бутаков, совершавший кругосветное путешествие. Его очерки печатались в русском журнале «Отечественные записки». Известный русский искусствовед А. В. Вышеславцев опубликовал в 1860 году в «Русском вестнике» восторженные описания природы и выгодности расположения Сингапура. И конечно, гончаровский «Фрегат «Паллада». Знаменитый русский писатель побывал здесь в мае—июне 1853 года.
Мы стояли у ажурного мраморного креста. Только что возложили венок на надгробие: «Владимиру Астафьеву — от советской колонии в Сингапуре». Дождь утих, и тучи медленно уплывали, и полуденный жар уже наступал. Мы говорили о былом, о моряках, которым привелось побывать в этих широтах еще на заре рождения современного Сингапура, и о тех, кто бросает здесь якорь в наши дни. Вспоминали «Фрегат «Паллада», меткие описания Гончарова. Вот пакгаузы: «Они стоят безмолвные теперь, но, чуть завеет ожидаемый флаг, эти двери изрыгнут миллионы или поглотят их...» «Сингапур, как складочное место между Европой, Азией, Австралией и островами Индийского океана, не заглохнет никогда...» Это ведь и сегодня верно.
И, глядя на то, как накаляется солнце, один из нас сказал: «Помните, у Гончарова: «Где я, о где я, друзья мои? Куда бросила меня судьба от наших берез и елей, от снегов и льдов, от злой зимы и бесхарактерного лета?..»
В ажурной листве акаций мелькали белые майки и блузки школьников. Учительница истории привела ребят на Форт-Кэннинг, и они, видимо, только что проделали тот медленный путь извилинами холма и теперь возвращались. В вязком тропическом воздухе их голоса и смех рассыпчатый звучали приглушенно, мягко, певуче...
Юрий Савенков
Без скидки на время
Глеба Леонтьевича Травина называли чудаком, когда он в ноябре 1929 года отправился в путешествие по Ледовитому океану на велосипеде. За полтора года он проехал по арктическому льду и побережью 40 тысяч километров — от Кольского полуострова до мыса Дежнева на Чукотке. В его паспорте-регистраторе печатями удостоверено прибытие велосипедиста в 1929—1931 годах в Мурманск и Архангельск, на острова Вайгач и Диксон, в селения Хатанга, Русское Устье, Уэлен и другие. В документальной повести А. Харитановского «Человек с железным оленем» приводятся свидетельства очевидцев. Известный полярный летчик Герой Советского Союза Б. Г. Чухновский видел Травина у Новой Земли и на острове Диксон. Старейший русский гидрограф, руководитель Морской Карской экспедиции 30-х годов Н. И. Евгенов встречался с ним в бухте Варнек в Югорском Шаре. Командующий полярной авиацией М. И. Шевелев свидетельствует в этой книге, что летчики видели велосипедиста в устье Енисея. Наконец, в Москве живет первый радист Чукотки И. К. Дужкин, который недавно подтвердил прибытие Травина в Уэлен. В честь арктического велоперехода Травина комсомольцы Чукотки в июле 1931 года установили памятный знак на мысе Дежнева. Сейчас там стоит памятник, изготовленный на родине отважного путешественника — в Пскове. В Псковском художественно-историческом музее экспонируются велосипед и снаряжение, которое взял с собой в дорогу Глеб Леонтьевич, — компас, нож, ружье, багажник
Канатоходец работает под куполом цирка со страховкой. Он может каждый вечер повторять свой опасный номер и рассчитывать остаться в живых, если сорвется. У меня же никакой страховки не было. И многое из того, что случилось в пути, я не сумел бы повторить еще раз.
Есть вещи, о которых не хочется вспоминать. Да и любой на моем месте, наверное, воспротивился бы, например, пересказу, как он вмерз, словно лягушка, в лед недалеко от Новой Земли.
Это случилось ранней весной 1930 года. Я возвращался по льду вдоль западного побережья Новой Земли на юг, к острову Вайгач. Весь день дул ураганный восточный ветер. Его шквальные порывы сбрасывали меня с велосипеда и волокли по льду на запад. Выручал нож. Я вонзал его в лед и держался за рукоятку, пока ветер немного не утихал. Устроился на ночлег далеко от берега, в открытом море. Как всегда, вырубил топориком несколько кирпичей из утрамбованного ветром и скованного морозом снега, сделал из них заветрие-хоронушку. У изголовья поставил велосипед передним колесом на юг, чтобы утром не терять время на ориентировку, загреб на себя побольше пухлого снежка с боков вместо одеяла и заснул.
Спал я на спине, скрестив руки на груди, — так было теплее. Проснувшись, не мог ни разжать рук, ни повернуться... Ночью рядом с моим ночлегом образовалась трещина. Выступила вода, и снег, который укрывал меня, превратился в лед. Словом, я оказался в ледяной ловушке, точнее — в ледяном скафандре.
На поясе у меня был нож. С большим трудом высвободил одну руку, извлек нож и стал обивать лед вокруг себя. Это была утомительная работа. Лед откалывался мелкими кусочками. Я порядком устал, прежде чем высвободил себя с боков. Но со спины обить себя было нельзя. Рванулся всем телом вперед — и почувствовал, что приобрел ледяной горб. И ботинки тоже нельзя было высвободить полностью.
Сверху я их очистил ото льда, а когда выдернул ноги, обе подошвы остались во льду. Волосы смерзлись и торчали колом на голове, а ноги были почти оголены. Смерзшаяся одежда мешала сесть на велосипед. Пришлось брести с ним по снежному насту.
Мне повезло: попался олений след. Кто-то недавно проехал на нартах. След был свежий, еще не запорошенный снегом. Долго шел я этим следом. В конце концов он привел к жилью. Я поднялся на островок и увидел дымок на бугре.
От радости вдруг отнялись ноги. Я пополз на одних руках к ненецкому чуму.
Ненцы, заметив меня, пустились бежать. Вид-то у меня был как у пришельца с другой планеты: на спине ледяной горб, длинные волосы без шапки да еще велосипед, который они наверняка видели впервые.
С трудом я поднялся на ноги. От перепуганных ненцев отделился старик, но остановился в стороне. Я сделал шаг к нему, а он — от меня. Стал объяснять ему, что обморозил ноги — мне показалось, что старик понимает по-русски, — но он по-прежнему пятился. Обессиленный, я упал. Старик наконец приблизился, помог подняться и пригласил в чум.