Журнал «Вокруг Света» №12 за 1977 год

Вокруг Света

— Не! Я с краешку. Двадцать пять корней! И еще есть, да я сбился. Такое богатство!

— Цыц! — рассвирепел дед Серафим. — Цыц! Пропало, все пропало! Уйдет корень в землю! Трухой развалится! К корню — с чистыми помыслами! Эх, ты... охо-хо...

Размахивая длинными руками, дед с трудом поднялся, стал отвязывать лубяные наколенники.

Ошеломленный дедовым криком и волнением, Вася как присел около Серафима, так и опустился на колени. Ноги вдруг ослабли. И радости не осталось

— Да ведь я не о себе думал, дед. — Вася туповато уставился на найденный вчера под вечер корень. Дед Серафим уж окопал его.

В ямке виднелся бледно-желтый чирышек, головка корня, из которой рос выглядевший огромным стебель, а на вершок выше распускалась розетка из листьев. И из нее поднималась цветоножка с венчиком блеклых каких-то по сравнению с виденными ягод.

— Ну веди, болтун — тухлое яйцо, — услышал Вася скрипучий голос деда Серафима.

Вася вывел деда к плантации на поляне. И едва узнал ее. Солнце поднялось выше, и на траву легла тень от могучих берез, кленов и лип. Если бы Вася теперь прошел мимо поляны, то вряд ли обратил бы внимание на темные красноватые соплодия среди пестреньких цветов и разномастных листьев, просвечивающих сквозь редкотравье. Пропала вся сказочность, столь поразившая паренька. И он сказал:

— Вот и нет ничего... Пусто... А на солнце они прямо горели...

— Ш-ш-ш... — прошипел дед Серафим и опустился на колени, раздвигая траву и скоро шевеля губами.

— Двадцать девять... — прошептал он. — Двадцать девять, а не двадцать пять, малец. Девятнадцать корней — по сорок без малого лет, восемь — годков под тридцать и два по семь-десять лет. Их брать не станем. А вот сколько здесь спящих корешков — сейчас не узнать. Непохоже, что они здесь сами по себе выросли... Непохоже...

— Это почему? — спросил Вася.

— Погодок слишком много... Девятнадцать корней зараз. Очень много погодок. А задиров, выжигов и лубодерин окрест не видел? Ты хорошо осмотрел деревья вокруг поляны?

— Хорошо, — сказал Вася.

И в самом деле, на глаза ему не попалось ни задиров, ни выжигов. Вася знал, что корневщик, нашедший женьшень, обычно на стволе кедра, реже березы, на высоте груди вырезает прямоугольник коры. Размеры его бывают разные. Какой величины найден корень, такой делается из коры и коробка-конверт — Лубянка. В нее-то и кладется обернутый моховой дернинкой женьшень. Корневщик возвращается на то же место через год-два: проследить, не проклюнулся ли «спящий» корень, не появилась ли молодая поросль самосева. Семена женьшеня прорастают самое малое на второй год. Тогда-то, во второй приход, корневщик палит проступившую на ране-лубодерине смолу. Остается выжиг. Он не зарастает, может, до смерти дерева, а стоит кедр лет пятьсот. По выжигу нетрудно определить, сколько примерно годков тому назад вырыт здесь корень; ствол-то продолжает утолщаться, расти, и рана-выжиг впечатывается в него.

Еще на стволах делают засечки. Это хитрый язык тайги, и не всякий корневщик, говорят, в них разбирается.

Нет, ни задиров-лубодерин, ни выжигов, ни зарубок Вася не видел.

Дед Серафим словно по тону Васи догадался, что тот наобум ляпнул свое «хорошо». Он обошел поляну по опушке, придирчиво осматривая и ощупывая каждый ствол: не притаилась ли где затянутая жизнью дерева и временем лубодерина, не спряталась ли средь трещин коры аккуратная затеска. Все березы, клены и липы обошел дед вокруг поляны и не нашел ни приметинки, которая указывала бы на то, что у сказочного таежного сокровища есть хозяин.

—

Это ладно, очень ладно, что ты хорошо посмотрел, внучок, — почесывая бороду, проговорил дед Серафим. — Чужое добро случаем найти да прикарманить — последнее дело в тайге.

Дед Серафим присел на камень поодаль от поляны, долга вздыхал, словно маялся болью.

Перепархивали где-то в ветвях птицы, молчаливые в эту пору — выведшие и выпестовавшие птенцов и теперь, видно, грустившие по разлетевшимся выводкам. То позванивал, то побулькивал ручеек в стороне. Вершины, каждая по-своему, отзывались под накатами ветра. Солнечные блики рыскали по траве. Изредка в их мерцании вспыхивали ярко-пунцовые венчики ягод женьшеня.

Тоскливы и непонятны были Васе дедовы раздумья об очевидном деле: «Чего голову ломать? Так повезло, а старик на несказанную удачу словно на беду смотрит...»

— Вот что, внучок, — начал дед Серафим. — Я сначала наш корешок вылущу. Ты ж полоть полянку станешь. Да не наскоком, по былиночке.

Старик поднялся, ссутуля широкую спину, словно счастливая удача бременем лежала на его плечах.

— Да ты что, дедушка! — воскликнул Вася. — Чего унывать?

— Молодости радость — крылья, а когда жизнь в когтях едва держишь, она и тяжеленька бывает... Приступай к делу, да не спеши. К каждой травинке присматривайся, прежде чем выдернуть. Еще раз на листья нашего корешка погляди.

— Не спутаю, дедушка.

Дед Серафим посмотрел вслед внуку и побрел вверх по склону. Приходилось поторапливаться, чтобы выкопать маленький, но занозистый корешок, который они нашли. Мал, да мочковат попался женьшень. Десятка четыре светленьких нитей протянулись от него во все стороны; длинные, иной на добрую сажень уходил вбок. И каждый приходилось осторожно окапывать костяными палочками, извлекать на свет божий целым и невредимым.

Тем временем Вася, спрыгивая с каменного уступа на уступ, добрался до карниза, с которого женьшеневая полянка открывалась как на ладони. Восприняв совет деда слишком буквально, Вася уселся на каменном выступе, прыгая с которого он утром ободрал коленку, и окинул взглядом лежащее перед ним, но скрытое еще в земле сокровище.

Тут он приметил, как в самой середине полянки сверкнуло нечто. Сначала решил — показалось. Но, пошевелив головой, опять уловил необычный для здешних мест блеск стекла.

— Что такое? — спросил он себя громко. — Инте-рес-но...

Взгляд его цепко отметил место проблеска.

— Надо посмотреть...

Опершись грудью о каменный выступ, Вася прошел по карнизу до пологого спуска и оказался на поляне. Осторожно, но уверенно парнишка направился к чуть согнувшейся под тяжестью плодов стрелке растения. Именно около нее взгляд Васи отметил необъяснимый здесь просверк стекла.

Подойдя к женьшеню, Вася наклонился и увидел выгнутый осколок, будто выглядывающий из земли. Вася присел. Протянул руку к осколку, колупнул его ногтем, чтоб выцарапать. Не тут-то было. Стекляшка плотно держалась в почве. Вася провел пальцем по краям видимого осколка. Только это оказался и не осколок вовсе. Вася вцепился в него и дернул. У него в руке оказалась бутылка, заткнутая пробкой.

Поднявшись с земли, Вася с недоумением оглядел этот совсем нетаежный предмет, хотел его забросить подальше, да внутри бутылки мелькнуло что-то похожее на бумагу.