Журнал «Вокруг Света» №12 за 1982 год
Шрифт:
Мастерица эта — человек известный: полтора десятка персональных выставок в Домах культуры, школах, музеях, домах отдыха по всей Украине. Экспонировались ее работы и в Венгрии, и в Чехословакии.
А иные заморские посетители уговаривали, упрашивали художницу продать если не коллекцию, то хотя бы отдельную работу. Она только посмеивалась:
— Пожалуйте, копируйте, сами вышивайте. Это просто...
...Куклы оттеснены на край обширного стола. Узоры на одеждах и альбомные образчики перекликаются: то похожая кайма, то одинаковые пояски, то сходная вышивка. Бараньи рога, солнышко
— Розочки не сродни ли венгерской вышивке «матьо»? — нерешительно спрашиваю я.
— А как же? Конечно! Ведь это из Виноградова — города с богатым венгерским наследием. Там и школы с венгерским языком есть. У нас, в Закарпатье, каждый народ свое прошлое помнит, бережет.
Сама Мария Юрьевна из лесного края — из Свалявы. Отец всю жизнь работал на лесопилке. Дочь стала учительницей. И здесь, в Ужгороде, преподает в школе.
— Эти альбомы вы давно собираете?
— Они сами как-то собирались. Вот прошлым летом ездила в седо, там у знакомой сохранился ткацкий станочек. Мне надо было полотнище для вышивки соткать...
— Соткать?
— Знаете, такого сейчас не выпускают. Я тку, но редко.
Мария Юрьевна действительно и ткет и вяжет. А уж вышивает!
Новая радуга возникает на столе — рушники, полотнища, покрывала, пояски, наплечники...
— Что это за шов?
— Вот здесь счетная гладь, здесь гладь контурная. Там низина. Ну, крестик вы знаете...
— А это что?
— Это я сейчас делаю.
По розовому, сиреневому, фисташковому шелку изморозь белой шелковой глади.
— Эту, как вы назвали, «изморозь» я для отдыха делаю. А работа у меня сейчас очень серьезная. Мы готовимся к празднику 60-летия образования СССР. Взялась за трудную тему — 15 сестер-республик. Большое панно. Вот и думаю — сплошь зашить? Или выделить контуры фигур, наиболее яркие национальные детали костюмов?.. Ведь, согласитесь, в национальных деталях, фасонах, вышивках, как и во всем народном костюме, живет душа народа, традиции его, культура...
Встреча с Марией Шерегий напомнила мне, как когда-то мы, студенты-географы МГУ, специализирующиеся на изучении европейских социалистических стран, проходили в этом краю практику. Тогда-то и запала в память невиданная прежде радужная красота здешней одежды.
В Ясинах, в Рахове видели, как по выходным дням спускались с гор девушки и парни в ярких костюмах. Спускались не на фестиваль, не на праздник — шли из своих горных деревень в кино да за покупками. Расшитые — белым по белому полотну — блузки. Мужские рубахи с узорными наплечьями и воротничками. И чуть не на каждом парне «черес»: широченный, в две ладони, со множеством ремешков и кисточек, с медными клепками и карманчиками пояс. Не просто для красоты все эти затеи — тот кармашек для ножичка, этот — для люльки и кисета, а этот... и дед владельца пояса вряд ли упомнит, зачем данный ремешок сотню лет назад завел на своем чересе предок-гуцул — скотовод и лесоруб.
И парни и девчата обуты были в постолы. Не стоит подсмеиваться над этой разновидностью кожаного лаптя. Мне кажется, именно постолы послужили прообразом удобнейшей, здоровой и рациональной обуви из натуральной кожи, что сейчас (вслед за ковбойскими, что значит пастушескими, джинсами) вторглась на улицы городов в виде «кроссовок». Кожаные постолы были незаменимы на полонинах и скользких горных тропах, как валенки на снежных среднерусских просторах, как ичиги у потомственных степняков-конников, как пимы у сибирских охотников...
Мы тогда ни о каких кроссовках не думали, поскольку и предвидеть не могли, что появятся они на свет в 70-е годы. С удивлением и некой городской спесью поглядывали мы на постолы и хусточки, на пояса и бисерные мониста-силянки, на кептарики из рыжей и беленой овчины, расшитые по грубой замше-выворотке — совсем уж непонятно зачем — ярчайшими цветами. Да еще чулки пестрые облегали ногу...
Когда к концу дня с гор свалились тучи, толпа на раховских улочках бережно вывернула кептарики шерстью вверх, оберегая от сырости бесценные вышивки. Длинная шерсть — коричневая, палевая, черная, седая — превращалась под дождем в глянцевую бахрому, которую и ливень не пробивал...
Смешно было бы тосковать сейчас о том, что не носят в Закарпатье — в городах и поселках по крайней мере — постолов да кептарей. Постукивают себе девушки по асфальту и брусчатке шпильками да сабо; неслышно ступают ноги, обутые в кроссовки. Давно уже городской одеждой стала дубленка. То, что действительно органично вписалось в народный быт, вещи практичные и потому традиционные, не исчезают бесследно.
...Габриэла Васильевна Андял, заведующая научно-просветительским отделом, и в будни неутомима, а сейчас — в День музеев — она буквально везде. Габриэла Васильевна не скрывала, не могла скрыть радости и удивления — сколько народу пришло! Но и беспокоилась: успеют ли ансамбли подготовиться, уложатся ли в программу?
— О-о-о, вот и «Музика». Ансамбль из села Дубриничи, что под Перечином.
Лесоруб со скрипкой, учитель-пенсионер, мастер играть на любом инструменте, сестры-певуньи, цимбалист. На аккордеоне играет рабочий лесопилки; мелодию подхватывает Омельян Новак, крепкий парень в шляпе набекрень, без него не обходится ни плясовая, ни колядки-частушки. Тексты частью его собственные, и потому, наверное, он столь старательно сопровождает их то свирелью-сопилкой, то бубном...
— Добрый день, люди добрые! — На площади появляется статная женщина с решетом, полным пестрых перьев. За ней шествует чинная, нарядная толпа молодежи. Впереди двое: свадьба? помолвка? Вот и скамьи вынесли из корчмы, скатеркой покрыли. Решето поставили в центре. Женщина припевает-приговаривает:
— Приди до нас, диду... Запевайте, дивчата, будем петь вичорки и перо щипать... Хорошо поете, громко! Вот и парни идут...
Это «Золоторийськи пыроскубы» — ансамбль из Хустского района, из села Золотарева. Руководит им директор Дома культуры Елена Ивановна Бабич.
— Ну, хлопцы, садитесь перо скубить, а то и танцев не будет, пока на перину не нащиплете.
Тут затевается игра — что-то поют про гусака, щиплют перья. Кристина проштрафилась, и сценка заканчивается шуточным конфликтом — не хотела одного парня поцеловать, теперь все ее перецелуют.