Журнал «Вокруг Света» № 9 за 2004 год (2768)
Шрифт:
Сестры Мани рвались в Париж. Он видился им царством свободы, знаний, неограниченных возможностей. Вдруг удастся попасть в Сорбонну! Но для этого нужно было немало денег, а их нет. Марию же после выпускных экзаменов отправили на целый год в деревню к родным набираться сил. Этот год стал единственным беззаботным в ее жизни. Она пишет подруге, что только и делает, что читает «глупые» романы, объедается земляникой, ездит верхом, ловит ночью при свете факелов раков и купается. «Я нахожу искреннее удовлетворение в этом состоянии полнейшей глупости». Зиму она провела в Зволе, у самых Карпат, на границе с Галицией. Особенно запомнился Марии масленичный карнавал – «кулига».
Переодевшись краковской крестьянкой, она вместе со всеми в санях объезжала усадьбы, где в каждой устраивались танцы и неизменно всех кормили до отвала. Веселье заканчивается под утро. А потом, как в лучших карнавальных традициях, после ночного бала Мария выбросила истрепанные в клочья шевровые туфельки, которые сшила только вчера. «Когда играли вальс, у меня уже были приглашения на несколько танцев вперед», – вспоминала она.
По прошествии года Мария возвратилась в «любимую Варшавочку», настал ее черед помогать отцу. Сестры зарабатывали частными уроками, а вечерами посещали «Вольный университет». В этом официально не существующем учебном заведении пополняли свои знания молодые люди, чаще всего бывшие студенты, исключенные за неблагонадежность, и девушки, считающие себя «просвещенными эмансипе». Лекции им читали профессора, которым было небезразлично образование польской молодежи. В этом нигилистском сообществе, охваченном чувством патриотизма, произносились пламенные речи о польской автономии и готовилось покушение на варшавского губернатора. Мария однажды даже отдала свой паспорт для неких неведомых ей революционных целей, хотя сама экстремистских взглядов не разделяла, считая, что сейчас самое важное для Польши – просвещение. Она много читала, в том числе и научную литературу. Но все это казалось ей такими крохами. Вот если бы в Париж, хотя бы в одну из парижских библиотек! Мария, будучи достаточно далекой от вошедших тогда в моду «эмансипе» с их свободной любовью и постоянно дымящимися папиросками, в подражание им все-таки отрезала свои красивые волосы. «Как хорошо было бы, отучившись в Сорбонне, вернуться домой и быть полезной угнетенным полякам…» – думала она. Но эта мечта казалась неосуществимой. Обе ее сестры также мечтали и копили деньги – каждая на «свой Париж». Впрочем, заработать уроками им удалось ничтожную сумму. Такими темпами в город надежд можно было попасть годам к 60, не раньше… И тогда Мария приняла решение: Броня должна отправиться учиться в Париж, а она устроится гувернанткой и в течение 5 лет будет посылать сестре деньги. Потом, получив диплом, Броня вернется в Варшаву, откроет медицинскую практику и будет в свою очередь помогать Мане, мечтающей стать студенткой Сорбонны.
Мария проводила дрожащую от волнения сестру на вокзал, шепнув ей на прощание: «Ты такая счастливая!». А потом с помощью шпилек приколола обратно сгоряча отрезанные кудри: она прекрасно понимала, что вряд ли кому захочется нанять стриженую, а стало быть, неблагонадежную гувернантку. В агентстве по найму на кандидатку завели карточку: «Мария Склодовская. Хорошие рекомендации. Дельная. Желаемое место: гувернантка. Плата: четыреста рублей в год». Мария взяла место в семье адвоката, но там долго не продержалась: «Я жила, как в тюрьме. Это один из тех барских домов, где на людях изъясняются по-французски, по полгода не платят по счетам, зато сорят деньгами… играют в либерализм. Здесь я постигла лучше, каков род человеческий. Я узнала, что личности, описанные в романах, существуют в действительности», – писала она сестре.
Мария устроилась в другую семью, в глухую провинцию в надежде на то, что ее новые работодатели из имения Щарки будут лучше предыдущих. На новом месте ее приняли хорошо. Уложив своих подопечных спать, Мария могла читать книги, взятые из очень небольшой библиотеки. «За эти несколько лет работы, когда я пыталась определить свои действительные способности, в конце концов, я избрала математику и физику. Книги, взятые наугад, мало помогали», – вспоминала она впоследствии. Мария читала сразу по три книги, считая, что последовательное изучение одного предмета может утомить мозг, и так достаточно перегруженный. Когда же от усталости смысл прочитанного начинал ускользать, она принималась за алгебраические и тригонометрические задачи, «т.к. они не терпят невнимания и мобилизуют ум».
«Сплетни, сплетни и еще раз сплетни… – пишет она домой, – я веду себя примерно… хожу в костел… никогда не говорю о высшем образовании для женщин. …Что касается молодых людей, то среди них немного милых, а еще меньше умных». Впрочем, один из этих молодых людей все-таки был не так плох, как другие. Отцу и сестрам она не писала о своей первой любви. Все было как в романе – в нее, бедную гувернантку, влюбился сын хозяев Казимеж, молодой студент. Однако родители сразу дали понять наследнику, что связывать себя узами брака с нищей гувернанткой, по меньшей мере, неприлично. И, как следствие, доброжелательное отношение к Марии сменилось молчаливой неприязнью. С ней заговаривали лишь в случае необходимости, явно указывая на ее место. Она терпела ради Брони, которая, во всем себе отказывая, жила в Латинском квартале. «Тяжелые бывали дни, и лишь одно смягчает воспоминания о них – это то, что я вышла из положения с честью, с поднятой головой… (как видишь, я еще не отказалась от той манеры держать себя, которая возбуждала ненависть ко мне мадемуазель Мейер)», – писала она подруге.
И вот она в Варшаве! А дома – радостное письмо от Брони: в Париже сестра вышла замуж за польского эмигранта, которому пришлось бежать из России изза подозрений в заговоре против императора Александра II. «Ты могла бы приехать уже этой осенью и поселиться у нас, мы будем тебя содержать», – писала Броня. И вот теперь, когда до мечты осталось подать рукой, Марию вдруг одолели сомнения. Старый учитель Склодовский был искренне счастлив тому, что после 6 лет работы гувернанткой дочь наконец-то оказалась дома. «Мне так хочется дать ему немного счастья в старости, но сердце разрывается при мысли о моих бесполезно пропадающих способностях…» – писала она в ответном письме. Впрочем, стоят ли чего-нибудь эти самые ее способности? Может, все это время она только обманывала себя?
И вдруг опять, через столько лет этот сон! Тусклый свет. Кабинет алхимика, полный тайн и неведения. И все та же фигура в черном. Ну же, она должна увидеть его лицо. И – наконец он поворачивается, и она видит лицо, это – женщина. Ее волосы почти седые, щеки впалые, но глаза – горят нескрываемым блеском. Это– взгляд победителя. Наутро Мария сразу села писать письмо Броне. Теперь она знала, что делать, и при последней встрече окончательно порвала с нерешительным Казимежем, холодно заявив ему: «Если вы сами не находите возможности прояснить наше положение, то не мне учить вас этому». Нет, больше никакой любви. Это не нужно, это мешает жить. Отныне она – чистая жрица науки с холодным сердцем и разумом. Такая же, как та, во сне. Вперед, в Сорбонну, к мечте. И что бы ни случилось – никогда не опускать головы!
Мария отправилась в Париж четвертым классом, имея при себе деревянный чемодан, пакет с едой на дорогу, складной стул и матрац (в вагонах этого класса не было спальных мест).
И вот наконец долгожданный Париж. Она не заметила его. Монмартр, Булонский лес, Елисейские поля… Она здесь не для этого. Сойдя с империала, она устремилась к Сорбонне, к этому «конспекту Вселенной», как его тогда называли.
И вот Мария – студентка факультета естествознания. Девушек на факультете мало, и юноши-учащиеся сразу обращают внимание на новенькую. Жаль, что она так нелюдима и что единственные лица мужского пола, на которых она обращает внимание, – почтенные профессора во фраках. Их она слушала с открытым ртом.
Теперь она называла себя на французский манер – Мари Склодовска и старательно избавлялась от своего славянского акцента. Да, она любила свою «Варшавочку», но и Париж нельзя было не полюбить! Хотя бы за то, что в нем находится Сорбонна, где она проводила целый день, сидела в библиотеке, ставила опыты в лаборатории. Вот только день был так короток, и ей было нестерпимо жаль спать – слишком уж много драгоценных часов уходило на это «бесполезное» занятие. От дома сестры до Сорбонны больше часа пути – это тоже было непозволительной тратой времени. И Мари решила снять дешевую комнату в Латинском квартале. Она жила на 100 франков в месяц, а отсутствие комфорта ее совсем не пугало. Зимой в мансарде снятой комнаты зуб на зуб не попадал, но и это не было для нее бедой – зато можно было допоздна просидеть в теплой библиотеке Сент-Женевьев… Без присмотра сестры Мари частенько забывала поесть, а когда вспоминала, выпивала кружку чая и съедала кусок хлеба с маслом. Готовить она не умела, да и не хотела – опять же трата времени. Так что те, кто говорил про нее: «Мадемуазель Мари не знает, из чего варят бульон», – были недалеки от истины. Скоро студентка Склодовска начинает падать в голодные обмороки, и сестра несколько дней откармливает ее у себя. А потом вновь книги, со связкой которых она так и промчалась мимо всех парижских соблазнов… В итоге ее маниакальное трудолюбие было, конечно, замечено университетскими преподавателями. В 1893 году она получила диплом лиценциата по физическим наукам, в 1894-м – по математическим.
Перед выпуском из Сорбонны и отъездом в Варшаву в жизни Мари свершилось еще одно важное событие: она познакомилась с Пьером Кюри. Ей сразу понравились его простота и обдуманная речь, а его приятно поразило отсутствие в молодой девушке кокетства. «Хотя мы родились в различных странах, наши мировоззрения оказались удивительно родственными. Несомненно, это было из-за общности той духовной среды, в которой мы росли в наших семьях», – писала впоследствии Мари.