Журнал «Юность» №09/2023
Шрифт:
А вот и здание Сельхозуправления… Здесь, в актовом зале, примерно через десять минут и состоится награждение передовиков колхоза – доярок, комбайнеров, трактористов.
– Для получения заслуженной награды на сцену приглашается… Ольга Васильевна Прохорова!
Лёлька идет по ковровой дорожке к трибуне, чеканя каждый шаг. А чего ей стыдиться или бояться? На колхозной ферме работает сколько себя помнит…
И Лёлька высоко подымает голову! Лысый дядька в очках крепко жмет Лёлькину руку и вручает ей хрустальную вазу, грамоту, а еще – крупную красную розу. Щёки Лёльки
– Поздравляю вас. Давайте познакомимся. Меня Митрием зовут.
Только сейчас Лёлька замечает мужчину, сидящего рядом и протягивающего ей, Лёльке, широкую, как лопата, ладонь.
– Дмитрий, механизатор колхоза «Красный Партизан».
Лёлька отшатнулась от незнакомца так, словно ее ударили по щеке.
– Слава людям труда! Ура, товарищи!
Последние слова оратора тонут в грохоте аплодисментов…
Стуча каблучками, Лёлька почти бегом пересекает центральную площадь райцентра. Она торопится к своей Красуле – ей нужно затемно вернуться домой, в родную деревню.
– Ольга, подождите!
Лёльку догоняет запыхавшийся Дмитрий.
– Чево вам?
– Вы с какой деревни, Оля?
– Вам-то какой интерес?.. Михайловские мы.
– А мы – лександровские будем.
Мужчина улыбается, откровенно разглядывая Лёльку и вводя ее в еще большее смущение.
«Беги, дура!» – говорит себе Лёлька, но туфли ее будто вязнут в новеньком асфальте по самый рант.
– Не хотите со мной в столовую? С утра ничего не ел… Там вкусно готовят, ей-богу – не вру.
«На кой ты ему сдалась? – задается вопросом Лёлька. – Старая да глухая».
– А пирожки с ливером вы любите? – не отстает Дмитрий.
На глаза Лёльки неожиданно наворачиваются слезы.
– Некогда мне, Дмитрий. Тороплюсь я, – лепечет Лёлька.
– Ась? Говорите громче – я плохо слышу, – говорит мужчина и прижимает руку к груди, словно извиняясь.
И тут Лёлька вдруг забывает, что буквально пару минут назад пыталась куда-то бежать. Взглянув внимательнее, она замечает за ухом мужчины такую же коробочку слухового аппарата, как и у нее. Лёлька дотрагивается рукой до своей заветной коробочки и громко заливисто смеется.
Дмитрий оторопело смотрит на Лёльку и тут же становится серьезным, обиженно поджимая нижнюю губу. Лёлька понимает, что сейчас произойдет непоправимое – Дима уйдет из ее жизни так же, как когда-то ушел отец.
Лёлька хватает Дмитрия за руку:
– И у меня! Гляди-ка, и у меня – такая же!
Лёлька быстрым и выверенным движением выуживает из прически шпильки – все до единой.
Две небольшие косы падают на плечи, выдавая Лёлькин секрет. Дмитрий берет женщину под локоть и уверенным шагом ведет в столовую…
Лёлька вернулась домой далеко за полночь. Мать дремала за накрытым столом, по-видимому, давно. Яйца вкрутую, пол-литра медовухи, чашка свежих помидоров…
– Чево не спишь? – спросила Лёлька осипшим вдруг голосом.
– Гляжу, загуляла ты, девка. – Татиана долгим взглядом смотрит на дочь.
Лёлька, не говоря ни слова, опустилась на табурет.
– Значит, вечерять будем. – Мать плеснула
Лёлька залпом осушила рюмку браги, посидела тихо, прислушиваясь к теплу, разлившемуся где-то около сердца.
– Как звать-то?
– Дмитрием.
Мать глянула строго, из-под бровей, потом вдруг крепко обняла Лёльку, притянула к себе, поцеловала в холодный лоб. Потому как непривычна была Татиана к ласкам да телячьим нежностям. Потому как не было у нее времени на эти самые нежности, и выгорели они у нее давным-давно, как и не бывало… А то, что бывало, – давно быльем поросло…
Лёлька забралась на остывшую к утру печь, укрылась овечьим полушубком и провалилась в сон. И снилась Лёльке родная урема, земляничные поляны и бескрайние поля пшеницы. А по этим полям, громыхая колесами комбайна, навстречу Лёльке ехал Дмитрий.
– Здравствуй, Олюшка-а-а! – кричал Дмитрий.
– Здравствуй, полюшко-о-о, – слышалось Лёльке.
– Здравствуй, мил человек…
И слышали они друг друга так же хорошо, словно находились совсем близко, рядышком. Ни шум комбайна, ни свист ветра, ни шелест пшеницы – ничто не могло заглушить поселившейся в душе радости.
Ибо имеющий уши – да услышит.
Странная Саша
Саша странная, а странных у нас не любят. Как можно любить пришельца из космоса, от которого не знаешь, чего ожидать? Летом Саша носит калоши на босу ногу, а зимой – бурки и пальто с чужого плеча. Ходит Саша, перекатываясь с ноги на ногу, как утка. Завидев встречного, спешит перейти на другую сторону улицы, чтоб не встренуться ни словом, ни взглядом. Тело у Саши круглое, пышное, как у сдобной булочки, и сколько Саше лет, одному Богу известно…
Однажды я столкнулась с Сашей нос к носу, она испугалась, шарахнулась в сторону, а я удивилась безмерно. На лице женщины, испещренном неглубокими морщинами, выделялись голубые, слегка выцветшие, но по-детски наивные глаза. Они смотрели на окружающий мир удивленно, словно не понимая, что на самом деле вокруг происходит.
На мое «здрасте» Саша негромко выдохнула:
– Осподи! – и поспешила скорее уйти.
Со странной Сашей и ее мужем Колей никто проживающий на нашей улице не дружит, не лущит семечки на скамье возле дома, не горланит песни по праздникам. Известное дело почему! Странных у нас не чествуют, а может быть, даже брезгуют ими. С высоты своего благополучия ох как непросто снизойти до ущербного человека, встать вровень с ним, наладить хоть какие-то мало-мальски человеческие отношения.
Муж Саши, Николай, – полная противоположность. Он похож на кочергу – сухопарый, сгорбленный, с задубелой от загара кожей, пропахший самосадом и давно не стиранным бельем.
Сашины кошки, к неудовольствию соседей, тенью шастают по соседским дворам в поисках пропитания. Летом еще ничего, мышковать можно, а зимой – беда! У одних соседей вяленую воблу перетаскали, что хозяева развесили сушить под навесом. У других повадились кормиться комбикормом, запаренным для поросят. Когда от голода сводит живот, тут уж выбирать не приходится…