Журнал «Юность» №09/2024
Шрифт:
– По-другому. Правда своя. Правда всегда одна. – Борис Андреевич еще раз посмотрел на бутылку. Взял, открутил крышку. – Не такой. А откуда мне знать, чем он там машины свои отрабатывает? Чего мне ждать-то? – не слышал меня Борис Андреевич.
– Дядя Боря, я в его работе не сильно разбираюсь. Но он придумал и организовал большое дело. Большое, – начал горячиться я. – Сделал то, что до него никто не мог. Он додумался, организовал и сейчас хорошо зарабатывает. Все по закону. Что в этом плохого?
– По закону. Того-то. Этого. Как его, еврея
В прихожей щелкнул замок, заскрипела входная дверь.
– Амба. Приехали. Все, попили пивка… – Борис Андреевич закрутил крышку и поставил бутылку под стол.
На кухню зашла Людмила Семеновна, Андрея мама.
Мне были искренне рады, но беседы больше не получалось. Я рассказал о своих родителях, об их жизни в новом доме в пригороде Москвы. О том, чем они заняты на пенсии, о саженцах и урожае. Пытались говорить о моей семье. О супруге и двух мальчуганах, о том, как быстро они растут. Но Борис Андреевич ломал разговор и гнул в свою сторону. Он медленно и методично сыпал вопросы. Я что-то мычал. Людмила Семеновна нервничала. Становилось всем как-то неуютно, и я вскоре ушел. Мне было досадно и неловко за себя. Как-то нескладно, неубедительно говорил я о своем друге его отцу. И ничего не получилось. Где-то я, конечно, понимал, что Борису Андреевичу меня тяжело было услышать. Он разговаривал со мной, а вопросы задавал своему сыну. Андрею бы с ним поговорить. Но, видимо, нет времени или ниточка какая-то утеряна. Борис Андреевич хотел ее найти, эту ниточку. Может, надеялся на меня. Но я ему помочь не смог. Не смог.
Мы не виделись с Андреем больше года, но раза два в неделю созванивались. Дела его шли в гору без особых потрясений. В целом все его устраивало, но в голосе периодически слышна была не то чтобы тревога, какая-то неудовлетворенность. Что-то его тяготило. «Бросить бы все, забыть хотя бы на полгода, подумать, осмотреться», – говорил он. Но тут же находил тысячи причин, что это невозможно. Компания большая, много обязательств, оставить даже на неделю нельзя. Насколько я мог предположить с его слов, передряги с партнерами осужденного олигарха, а главное, внутреннее одиночество лежали мертвым тяжелым грузом. Поддавливали. Все это он снова начал топить в алкоголе. Меня этот его «кризис среднего возраста» тревожил, но, честно говоря, был не совсем понятен. Проблемы с партнерами? Да с кем угодно можно договориться. Уступить где-то… Андрей давно состоялся, деньги потеряли житейский смысл. Для него они были неким инструментарием для бизнеса. И все. Он мог себе позволить жить в свое удовольствие. В быту он стал совсем неприхотлив, потерял интерес и к дорогим автомобилям, и к роскошным ресторанам. Модные бренды одежды его никогда не интересовали, он носил дешевые китайские джинсы, футболки, потертый пиджак, похожий на френч. Только на встречи с чиновниками и важные переговоры надевал приличные деловые костюмы, которые по мере необходимости недорого шил в Гонконге. По моему разумению, он был абсолютно свободен и мог менять свою жизнь в зависимости от своих желаний и потребностей. Но это я так думал. А как оно было на самом деле? Я ведь жил совсем другой жизнью, в которой пока, как мне казалось, все было более-менее уложено по своим определенным полочкам. В его проблемах с женщинами я тем более не мог разобраться. Больная тема. Андрей в поиске. Он женился раньше всех из нас. Жили недолго с эпохальными скандалами и обидами. По-другому он не умел. Дальнейшие истории складывались скоротечно и по схожему сценарию. В безоблачной безграничной доброте и в сумрачном громогласном расстройстве он был искренен и неудержим. Дамы не выдерживали. Такими порывами сдувало тех немногих, кого он встречал, живя за тысячи километров от родины. Все его друзья уже давно имели детей, а он не мог разобраться с собой и своими воззрениями на семейную жизнь. Это начало перерастать в фобию неспособности на длительные серьезные отношения. Он пытался предугадать каждое желание, украшал металлом и камнями, нежно укутывал в меха, увозил на далекие волшебные острова с белоснежным песком, обязательными пальмами и бесконечным изумрудным океаном. Потом пытался аккуратно рисовать красные линии и расставлять небольшие столбики с разноцветными фонариками и цветами. Аккуратно получалось не всегда. Да, в общем, никогда не получалось, и цветочные столбики превращались в пограничные столбы. Он срывался, и над волшебными островами проносился сметающий все отношения ураган. Он об этом жалел, злился на себя, снова бушевал и наконец стихал, обессилев. Пытался извиниться. Читал стихи, но открыть новую страницу романа никто из его избранниц не решался.
Звонил он мне практически всегда сам, когда у него уже была глубокая ночь, и почти всегда после бутылки виски. Мог час рассказывать о своих размышлениях на тему смысла жизни, периодически просил моих советов, но просил так, для проформы, чтобы поспорить и выговориться. Я его слушал, не перебивая, и думал о том, как странно устроен человек. Что ему нужно и чего не хватает? Бежит человек по жизни, бежит не бесцельно, с идеей. Старается. Добегает до цели и вроде должен радоваться… У меня так бывало, например, когда я вернулся домой из армии. Так долго ждал этого дня, представлял, как переступлю порог нашей маленькой квартирки, обниму маму, отца. А прошел этот день, и наступила странная пустота. Андрей всегда мечтал заниматься чем-то своим, большим и значимым. И у него получилось. Он добежал, победил. И вот теперь заливает свою победу по вечерам, звонит мне, грузит рассказами о проблемах с будущими контрактами. Легко и походя рассуждает об огромных цифрах этих контрактов. И в то же время говорит, что уперся в стену. Везде. Все есть, и ничего не радует…
Конец ознакомительного фрагмента.