Журналист для Брежнева или смертельные игры
Шрифт:
– Так я же шестеркой был, гражданин начальник! Они ж мне не докладывали, чего делали! Когда тот пацан, Султан этот из Баку, с дачи рванул и Старик кокнул его на железной дороге, главный тут же всю дачу разогнал. Меня сюда, а корреспондента куда они дели – откуда я знаю? Скорее всего его доктор увез, он все на нем опыты ставил.
– Какой доктор? Какие опыты?
– А доктор, из-за которого вся катавасия вышла. Доктор и Старик. Они натихую от шефов левую ходку сделали с опиумом – гроб с опиумом из Мары в Баку через Ташкент бортанули и там сгорели по дури – гроб на аэродроме раскололся. Закрыть это дело им двести
– А кто был при похищении? Только не темни, вас было четверо, у нас свидетели есть. Быстро: кто такой доктор? Фамилия?
– Фамилии не знаю, ей-Богу! Его или Борисом звали, или «доктором». И он с этим корреспондентом земляки, это они на даче сто раз говорили.
– Значит, вы с вокзала повезли их на дачу Сысоева, в Царицыно?
– Да.
– На санитарной машине?
– Да.
– Какие номера у машины?
– А у этого доктора номеров навалом! Он их из пластмассы тискает – точь-в-точь как железные, гаишные.
– А какие он опыты ставил?
– А какие хотите! Он вам газ даст понюхать – вы забалдеете, смеяться будете до упора. А укол сделает – все расскажите, чего знаете и не знаете, а через час очнетесь и не знаете, чего говорили. Или…
– А с Белкиным он что делал? – перебил я. Этому Акееву явно нравилось давать показания и быть в центре внимания. Для такого, как он, бывшего чемпиона и известного боксера, внимание публики – главное удовольствие в жизни. Но мне было некогда выслушивать этот треп, для этого будет иное время – время обстоятельного, со всеми деталями допроса, а сейчас нужно было как можно быстрей получить выход на Белкина, зацепку, намек или адрес или хотя бы подтверждение того, что он жив. И я повторил нетерпеливо: – Что он делал с Белкиным?
– А Белкину он память стирал, – сказал Акеев. – Белкину и этому Султану. Только Султан удрал.
– Как это – «стирал память»?
– А так! – сказал Акеев. – Уколами. Он шефу при мне клялся, что через двадцать дней этот корреспондент ничего помнить не будет – ни про гроб с опиумом, ни про эту дачу. А чего? Он его на иглу посадил – каждый день по три ампулы морфия всаживал, и еще какие-то уколы, не знаю.
Мы со Светловым переглянулись. Со дня похищения Белкина прошло пятнадцать дней. Возможности нашей отечественной медицины общеизвестны по закрытым и открытым процессам диссидентов. Уже не говоря о засекреченных исследованиях в военных психиатрических лабораториях. Я не специалист в этой области, но кое-что слышал от наших судебных медицинских экспертов. Сегодня в руках у медиков большой набор самых различных психо-угнетающих средств, и хотя они чаще всего применяют их по приказу органов госбезопасности, но почему бы кому-либо не применить эти же препараты и в личных целях? Если мы не найдем этого Белкина сегодня-завтра, мы рискуем найти его буквально с отшибленной памятью. Хорошенький подарок для пресс-группы Брежнева на его Венскую встречу с Картером!
– Так! – вплотную подступил к Акееву Светлов. –
– Ну, такой молодой, полный, волосы черные, а глаза карие, на правой руке перстень с печаткой. Вот и все, что знаю.
– Кто еще его знает?
– Сысоев знает, мой шеф.
– Это я понимаю, но он за границей. Кто еще? Герман Долго-Сабуров?
– А он в рейсе.
Светлов усмехнулся – он поймал Акеева в ловушку.
– А откуда ты знаешь Долго-Сабурова?
– А тоже через шефа, он на шефа работает, опиум с юга возит, а на юг – морфий. Только он вам ничего про доктора не скажет, ни в жисть!
– Почему?
– А он по сестре этого доктора сохнет.
– Ты ее видел? Знаешь?
– Еще бы! – он стрельнул глазами в притихшую, с закрытыми глазами, в ужасе раскачивавшуюся из стороны в сторону Леночку Смагину. – Такая ж, как эта, шалава. Но красивая – не отнять. Знаете как говорят: по глазам целка, по п…е блядь! Вот это про нее. А Герман же из графского рода, вот он и втюрился – «Наташа Ростова! Наташа Ростова!». А она такая же Наташа Ростова, как я – граф Толстой! Сучка и все.
– Как ее зовут? Где живет? Работает?
– Нет, ничего не знаю, только знаю – Наташа. И все. На артистку Варлей похожа из «Кавказской пленницы». Но вот эта сучка может знать, они меня на пару в ресторан таскали неделю назад.
Я подошел к Смагиной, но когда она открыла глаза, стало ясно, что говорить с ней бесполезно – в ее застывших глазах было одно отчаяние, ничего более.
Светлов подошел ко мне:
– Не теряй времени. Поехали. Нужно заняться племянником. – И кивнул своим архаровцам на Акеева и Смагину: – Отвезите их к Пшеничному на допрос.
16 часов 42 минуты
– С ума можно сойти – уже пять часов! – Светлов устало опустился в милицейский «Мерседес», который ждал нас у подъезда сысоевского дома на Фрунзенской набережной. Нужно ли говорить, что вокруг «Мерседеса», этой новинки московских улиц, стояла плотная ватага мальчишек, они заглядывали во все окна, трогали бамперы, ручки и приставали к водителю с сотней вопросов. Светлов отшвырнул от дверцы самых назойливых, мы сели в машину, он устало откинулся на сидение. – Я ж не ел сегодня ни черта!
– Куда? – осторожно спросил водитель.
– Отъезжай, разберемся.
На радиотелефоне мигал и гудел сигнал вызова коммутатора Петровки. Трогая машину и одновременно скосив глаза на радиотелефон, водитель сказал мне:
– Вас уже четвертый раз вызывают.
Светлов взял трубку и щелкнул рычажком усилителя, чтобы я мог слышать разговор.
– Подполковник Светлов. Слушаю.
– Товарищ подполковник, наконец-то! – сразу ворвался голос капитан Ласкина, начальника группы слежения за объектом «племянником».
– Спокойно! – сказал Светлов. – Что такое?
– Этот племянник какой-то псих! Он развез наркотики в шестнадцать точек! Весь Арбат – Старый и Новый, магазин «Руслан», гостиницы «Белград», «Украина». И везде собирает деньги – я не знаю, наверно, собрал тысяч сто!
– Хорошо, а где он сейчас?
– Сейчас он в лифте сидит, как вы приказали.
– Что я приказал?
– Вы приказали задержать его на час-полтора, пока вы освободитесь. Вот он и сидит в лифте уже час пять минут вместе с народным артистом Сличенко.