Журналист для Брежнева или смертельные игры
Шрифт:
– О-кей, ты можешь выйти из игры. Хоть сейчас. Приедем к Боре, получишь свою долю и – катись!
– Нет, теперь, когда вы оторветесь с сысоевскими бриллиантами, они меня точно пришьют. Так что я уж с вами, до конца. Просто это как в кино – бежать через границу с бриллиантами…
– Типун тебе на язык! В кино беглецов ловят. Потому что так положено по цензуре, мне один режиссер рассказывал. Иначе кино не выпустят на экран…
– Ты с ним спала?
– С кем?
– С этим режиссером?
– О Боже! При чем тут это, граф?! Запомни: любишь ты Москву или не любишь, хочешь со мной уехать или нет – мы здесь оставаться не можем, и это – по твоей вине, а не по нашей. Из-за вашей дурацкой авантюры с гробом!..
– Почему дурацкой?! – резко вспылил Долго-Сабуров. – В конце концов, именно этот гроб навел нас на твоего Белкина с его пограничными документами, по которым Старик уже там, на границе. Так что нет худа без добра.
Светлов, по-моему, впитывал в себя каждое слово, да и я – тоже. Мы оба
– Не гони. Смотри, какой дождь.
Действительно, проливной июньский дождь вдруг обрушился на юго-запад Москвы, куда катили синий «Жигуленок» Долго-Сабурова и наши машины – «рафик» и две милицейские «Волги» без милицейских номеров.
– Не дрейфь, графиня, – ответил голос Долго-Сабурова. – Живы будем – не помрем!
– Вот именно, – усмехнулся женский голос. – Моему брату надо в ноги кланяться – сысоевская капелла нас всех определила в расход пустить за вашу левую ходку с гробом.
– Суки, конечно! – сказал Долго-Сабуров. – Им можно и наркотики через границу посылать, и счета в швейцарских банках держать, и на государственные деньги по заграницам ездить! Брежневский сынок яхту нанимал и ездил в Африку слонов стрелять! Ну, ничего! Они еще приедут на Запад, я их там встречу – и Сысоева, и Балаяна и всех! Никаких бриллиантов не пожалею, чтобы их достать там! Уж я поговорю с этими советскими слугами народа, едри их мать! Душу выну!
– По-моему, ты кое-что не понимаешь, – сказал женский голос врастяжку, явно затягиваясь сигаретой. – У Бори совсем другая идея. Послушай. Приезжает какой-нибудь Сысоев или Балаян на Запад в командировку, мы там узнаем по газетам, где они и что, воруем их, как этого Белкина, и они нам выдают шифры своих вкладов в швейцарских банках. При этом они даже в полицию заявить не смогут, иначе им в СССР не вернуться. Жалко, что мы сейчас Сысоева в Женеве перехватить не успеваем…
– Фьють! – Светлов даже присвистнул, слушая эти планы. – Ничего себе кино! – И кивнул на медленно вращающийся диск магнитофонной записи. – Ценная пленочка!
Внезапно в эфире прозвучал щелчок включенного в «Жигулях» магнитофона и послышались звуки урока английского языка. Впрочем, тут же все и стихло, голос Наташи спросил удивленно:
– Что это?
– Это английский, – ответил Долго-Сабуров. – Я учу, готовлюсь.
– Фу, как ты меня напугал! Я думаю: что за голос? Уф… Дарлинг, я тебя научу английскому и французскому, будь спок. Лэт ми джаст крос тсе брод… У тебя музыки никакой нет?
– Что ты сказала только что? – послышалось поверх включенного на небольшую громкость джаза, и весь дальнейший разговор шел уже действительно как в кино – под негромкую джазовую песню.
– Я сказала: лет ми джаст крос тсе брод. Дай мне только пересечь границу! А вообще стыдно, граф, шейм он ю, я знаю английский и французский, Боря – английский, даже Старик – уголовник, профессиональный бандит знает азербайджанский, а ты! Где твои бонны, гувернантки?
– Вот именно! – сказал Долго-Сабуров. – Моих гувернанток кокнули сначала в семнадцатом, потом – в тридцать седьмом, еще до моего рождения.
– А между прочим, бай тсе вэй, дарлинг, лично мне кое-что эта советская власть дала. Без нее после иняза я стала бы только бонной твоих детей, а так у меня есть шанс стать графиней…
Теперь, когда они заговорили о менее значительном, можно было чуть отвлечься, проанализировать информацию. Итак, эта милая четверка – доктор Борис (фамилия неизвестна, в рукописи Белкина он выведен как Зиялов), его сестра Наташа, Старик (он же Генерал, он же Семен Гридасов) и Герман Долго-Сабуров занимали каждый свое положение в мафии, торгующей наркотиками на черном рынке. Во главе мафии – Виктор Сысоев, начальник Аптечного управления, еще выше некий Балаян, и не исключены другие высокопоставленные лица, но Сысоев у них вроде казначея. Операции по продаже наркотиков широкие, деньги накоплены огромные и переводятся в драгоценности и инвалюту, которые затем каким-то образом переправляются за границу. Нужно дать этот материал Малениной и в КГБ – это уже по их части. А мои «герои», по всей видимости, «пошалили» – в тайне от своего руководства перебросили из Средней Азии в Баку «левый» опиум, целый гроб – это, конечно, была затея не меньше, чем на миллион, вот они и рискнули. Такие вещи мафия не прощает, тут Наташа абсолютно права, и Долго-Сабуров не ошибся – «предателей», «стукачей» или тех, кто слишком много знает, мафия за деньги достанет в любом лагере и нередко в ГУИТУ приходят короткие сообщения: «Заключенный такой-то погиб на лесоповале в результате нарушения техники безопасности» или еще что-нибудь в этом роде. А то и просто человек исчезнет без следа, как исчез в одном из мордовских лагерей чемпион СССР в беге на коньках мастер спорта Геннадий Воронин. В 1965 году он из ревности убил свою жену, всемирно известную чемпионку, конькобежку Ингу Артамонову-Воронину, и в ходе следствия рассказал о грандиозных махинациях в Спортивном Комитете СССР – коррупции, взяточничестве, воровстве, развращении несовершеннолетних спортсменок и т. д. При этом назывались высокие имена
Таким образом, подумал я, действительно, если они под гипнозом выяснили у Сысоева, что мафия приговорила их к устранению от дел, им нет спасения на территории СССР, и, кстати, нужно подумать об Акееве – возьмем мы всю мафию или опять не дадут тронуть верхушку, заставят «выделить в особое производство», Акеева нужно будет «устроить» в лагерь для ответработников, там все-таки поспокойней. Два таких лагеря появились лет десять назад, о них не принято говорить, но они существуют – куда-то же надо деть проворовавшихся партработников, секретарей горкомов, председателей горсоветов, начальников отделений милиции, прокуроров и т. д., когда их преступления становятся настолько очевидными общественности, что ЦК дает санкцию на их арест. Сажать их в обычные лагеря – это обрекать на неминуемую смерть, заключенные приканчивают их рано или поздно. Таким образом, для касты привилегированных у нас теперь есть и привилегированные лагеря и тюрьмы…
А что касается Долго-Сабурова и K°, то роли их в мафии примерно ясны: Долго-Сабуров – один из перевозчиков наркотиков, Гридасов организовал рынок сбыта наркотиков в Баку, Акеев был у Сысоева охранником ценностей и наркотиков, привозимых с юга и украденных из складов Аптечного управления. Заодно он подключил к продаже наркотиков свою любовницу Лену Смагину, так же, как Долго-Сабуров Зою Кириленко из «Чародейки». А вот о роли доктора и его сестры еще предстояло узнать. Как бы то ни было, пропуск в погранзону, который Белкин с таким легкомыслием не сдал в Управление погранвойск в Ташкенте, попал к ним в руки, видимо, еще в Баку, когда они с его документами удрали из аэропорта. Кстати, о пропаже этих пропусков Белкин почему-то не упоминает в своей рукописи, тоже гусь хороший! А когда у этих спекулянтов наркотиками провалилась левая ходка с большой партией опиума, упрятанного в гроб, и мафия решила расправиться с ними за это, пропуск Белкина в погранзону оказался очень кстати – у них появилась идея удрать за границу, похитив у казначея все ценности. Для этого Акеева выманили из квартиры на пару часов в ресторан «Прага» и обчистили сысоевский сейф. Вор у вора дубинку украл! Кроме того – гулять так гулять! – Гридасов придушил тетку Долго-Сабурова и вытряс из нее последние, или, скорей, предпоследние фамильные долго-сабуровские бриллианты. Вслед за этим Гридасов вылетел в Узбекистан, по белкинскому пропуску (скорее всего переделал фамилию в пропуске, важно было иметь бланк и подпись на нем самого начальника ПВО Средне-Азиатского военного округа), проник на пограничный аэродром в Чаршанге и за двести тысяч рублей подкупил начальника погранзаставы или кого-то из вертолетчиков, а то и тех и других, двести тысяч – деньги немалые. Телеграмма догнала Долго-Сабурова в пути, когда он уже ехал из Ташкента в Москву, ее могли принести ему в поезд на любой станции следования, и поэтому Долго-Сабуров так метался сегодня по Москве – собирал сто тысяч рублей. Распродал весь свой запас наркотиков и, наверно, хотел с Аптечного склада еще наркотики прихватить для продажи. Он собрал девяносто тысяч, еще сорок есть у доктора Бориса, и не позже семи они должны быть у этого Бориса, чтобы лететь в Среднюю Азию, к Гридасову. Впрочем, никуда они уже, конечно, не летят. В борьбе преступника с сыщиком важно прежде всего, кто из них знает о действиях своего противника хотя бы на ход дальше. За эти четыре дня мы практически догнали банду доктора и Гридасова почти во всем объеме информации (кроме каких-то проходных деталей), а в чем-то даже обошли. Например, они еще не знают, что нами взят и расколот Акеев, так же, как не знают, что сегодня каждый шаг Долго-Сабурова нами прослежен и даже в эту минуту мы просто висим у него на хвосте и буквально на его спине въедем, наконец, к этому гению-доктору, который «стирает память» Белкину. Конечно, в ходе следствия сделано немало ошибок, и масса времени потрачена зря – глупые обыски в квартире и купе Долго-Сабурова, постыдный прокол с наркотиками, спрятанными в сотах меда; телеграмму от Старика прошляпили; зря подготовили Ираклия Голуба – директора вагона-ресторана, и еще было немало лишней суеты и хлопот. Но не ошибается только тот, кто ничего не делает. Зато, вот они, перед нами – похитители Белкина, их слышно и видно, мы идем за ними на расстоянии километра, не приближаясь, чтобы не спугнуть, и они ведут нас прямо в свое логово, и единственное, чего мы еще не знаем – жив ли Белкин, и если жив, то где он, в каком состоянии. Но не все сразу, товарищ Генеральный прокурор, как говорится, будет вам и Белкин, будет и свисток…
Дождь заканчивался, мы катились по Севастопольскому проспекту к окраине Москвы, к окружной дороге. В синем «Жигуленке» Долго-Сабуров и Наташа слушали джазовую музыку и строили планы будущей жизни во Франции, причем, как я понял, больше всего они боялись не перехода границы, а чтобы их в первый же день не ограбили в Афганистане, и тут, по словам Наташи, единственная надежда была на знание азербайджанского (то есть, практически, турецкого) языка Гридасовым, Борисом и немножко Наташей, поскольку они с братом выросли в Баку.