Журналист
Шрифт:
К концу бутылки Павлик пригласил всю компанию в гости — в команту №409. Случай был подобающий (с его довольно опьяневшей точки зрения): в этот день всем иногородним студентам ДВГУ выдали по тысяче рублей — пособие в честь надвигавшихся выборов губернатора. Предполагалось, что студенты в благодарность проголосуют за Наздратенко, а Павлика особенно радовал тот факт, что тысячу он получил, а голосовать не пойдет, потому что ему еще нет 18 лет.
И вот, довольные однокурсники-неформалы направились вслед за Павликом сначала в магазин, где купили три бутылки «Капитанского рома» и пачку пельменей, а затем в общагу №3. Проблема состояла в том, что, во-первых, в общежитии
Решение было найдено довольно сомнительное: Павлик положил бутылки в рюкзак, обнял Машу Плюшкину и так прошел с ней вместе через турникет, показав свой пропуск. Студенты-вахтеры на девушку внимания не обратили, и парочка уже было благополучно зашла в общагу, направившись по коридору от турникета к правой лестнице, когда раздался звон разбивающегося стекла. Повернувшись, Павлик с ужасом понял, что из расстегнутого рюкзака на пол упала одна из бутылок «Капитанского рома». Судорожно закрыв рюкзак (едва успел до того, как вахтер вышел из своей «рубки») он стал собирать осколки стекла. «А вам известно, что распитие спиртных напитков на территории общежития запрещена?» — для порядка спросил вахтер, которому явно было жаль Павлика и его несостоявшегося распития спиртных напитков. Юный журналист отнес осколки в урну и поспешил к лестнице, где его уже ждала Маша. Теперь встал вопрос, как провести остальных участников предстоящей попойки.
Первая мысль — втянуть их по одеялу в окно коридора второго этажа — была отвергнута, потому что втягивать пришлось бы на виду у всех, кто по коридору будет ходить.
— Можно в принципе постучаться в одну из комнат на втором этаже и попросить их втянуть наших гостей, — предложил Павлик.
— Точно! — обрадовалась Маша и постучалась в ближайшую комнату. — Здравствуйте, извините… — начала она, когда дверь открыла…
— Извините, мы ошиблись дверью! — оборвал ее Павлик, узнав в открывшей дочку комендантши. Девушка окинула парочку удивленным взглядом и закрылась, а Павлик повел Машу к самой дальней двери по коридору. Там, помнил он, живет Тимфей Хабаров, тот самый ярый ценитель водки. Тимсон был дома и легко согласился втащить гостей-неформалов, но с условием, что он тоже присоединится к пьянке. На том и порешили. И вот, Палач, Коваль, Плюха и Сева Оладушкин вошли в комнату №409.
Мишка Халдеев против пьянки не возражал: он сам недавно провел подобное мероприятие со своими гостями в ущерб сну соседей. И с удовольствием присоединился бы к празднованию халявной тысячи рублей, но в преддверии зачетной недели вынужден был штудировать корейский язык. Журфаковцы же такой проблемы не имели: если на этом факультете их чему-то и учили, то это что-то не требовало усиленной зубрежки, любой из студентов мог наговорить на хорошую оценку просто за счет подвешенного языка и логического мышления.
Ром с пельменями хорошо лег поверх давно усвоенного портвейна, потом к поглощенным двум бутылкам «Капитанского» присоединились еще три бутылки «Русской» водки (Павлик с Тимсоном сходили в магазин), пошли в ход гитара и дарабука… а потом пьяные даже не в стельку, а в полную зюзю Павлик и Серега Коваль вывалились из комнаты, чтобы сходить в туалет. И попали прямо в объятия вахтеров, делавших обход (и не забывших инцидент с разбитой бутылкой у турникета).
Последовавшие разбирательства привели к тому, что Павлик из общаги вылетел. Объятый мрачными мыслями явился он в универ и поведал это шокирующее известие друзьям-неформалам. И тут на помощь пришел Леха Палач.
— Сегодня вечером приходи на перекресток Океанского проспекта и Пологой улицы, там в доме увидишь дверь с вывеской «Кафе». Кафе не работает, но ты постучись, тебе откроет чувак, его зовут Антон. Скажешь ему, что ты от меня и тебе нужна вписка. Там и переночуешь.
Так все и вышло. Павлик постучался в дверь «Кафе», открыл крепкий высокий небритый парень с длинным каштановым хаером и в джинсах-клеш. Впустив Павлика, он выдал ему спальный мешок и туристический коврик.
— Спать можно на сдвинутых столах, возле батареи достаточно тепло, хоть и жестковато. А пока угощайся, —сказал Антон и предложил Павлику вареный рис в кастрюле и чай.
Антон был настоящим «системным» хиппи, а не просто «хиппующим», как «плаховские» неформалы. Фамилия его была Волков, но все звали его Брэндон, в честь героя уже подзабытого сериала «Санта-Барбара». Он работал сторожем в закрытом на ремонт кафе и каждую ночь вписывал там приезжих и просто тусующихся «пиплов». Читал Кастанеду и Ричарда Баха, комментировал Сагу о Системе и ее автора Крота и ловко гонял пентатонику по ладам своей электрогитары Prince. Пел он «Умку и Броневичок», «Последние танки в Париже», «На заре врага за ногу дернуть», и лишь иногда разбавлял это все композициями из репертуара Сергея Чигракова.
Кстати, герои «Санта-Барбары» дали свои имена не только Антону. Среди «плаховских» неформалов была известна металлистка Джина и панкуха Си-Си, а у хиппующих автостопщиков пользовался немалым авторитетом Александр по кличке Мэйсон, который устроил в своей трехкомнатной квартире на первом этаже дома на Луговой настоящую столярную и скорняцкую мастерскую, где сам делал мебель, обувь, одежду и музыкальные инструменты. Он с ног до головы одевался в кожу, которую покупал у охотников (куртка, штаны, мокасины, картуз), плел стулья из лозы, а ванную комнату выложил голышами, набранными у таежной речки. Каждую весну они с женой Настей покупали два мопеда и ехали на них путешествовать по России, а осенью возвращались и зимовали во Владике. Антон Брэндон о Мэйсоне отзывался с глубоким уважением. И дарабука Лехи Палача, кстати, была изготовлена именно этим мастером на все руки.
Первые пару недель, которые Павлик прожил на вписке у Антона, там никто не ночевал. Рано утром юный журналист выходил из дверей «Кафе» и шел в универ. После пар слонялся по городу или сидел в библиотеке, потом покупал еды и пива или портвейна и после 19 часов шел в кафе.
Но однажды он постучал в дверь закрытого заведения, а открыл ее не Антон, а Сева Оладушкин. В руке у Севы была папироса «Беломорканал», набитая отнюдь не табаком. Аромат марихуаны ударил в нос Павлика, а уши уловили стук барабанов и рифы электрогитары. «Привет! Заходи! — сказал Сева и предложил косяк: 'Будешь?».
Павлик курить отказался. Но, находясь в одном помещении с целой толпой дымящих паровозов, «нахватался вторяков», как этот феномен охарактеризовали опытные однокурсники-неформалы, и практически на равных с ними глупо хихикал и выводил рулады на электрогитаре под мерное стучание барабанной установки (ее принес из дома Палач). Через несколько часов энергетика «сейшена» немного спала, и, хотя Павлик с Палачом продолжали терзать инструменты, остальные участники уже не подпевали и не подбрякивали на маракасах, а занялись своими делами. Серега Коваль 40 минут чистил зубы, Маша Плюшкина и Антон Брэндон рассказывали друг другу, как ехали куда-то автостопом. А еще в эту ночь Павлику стала ясна кличка Севы — Философ. Потому что Сева долго молчал, слушая музыку, а потом громко произнес, глядя в пустоту: