Зигзаги времени. Книга вторая
Шрифт:
– Правильно! – воскликнула толпа, которой я умело управлял, играя на их струнах сострадания.
– И вот, когда скоро свадьба, и он надеется заработать на нее, вот этот злодей, – я показал на сжавшегося от страха сына купца. – из-за угла, коварно, наносит удар дубиной, ломая ему кости, чтобы он не мог защитить себя и невесту! Как, народ Рязани, я должен с ним поступить?
– Смерть ему, как разбойнику. – раздался голос рядом с помостом, и отовсюду его подхватила толпа. – Смерть, смерть кровопийцу!!!
Кондрашов-младший рухнул на колени перед толпой и, размазывая хлынувшие слезы, просил пощады. Но толпа хотела крови. Я поднял руку и потребовал тишины.
– Друзья! Я понимаю, что вы требуете сурового наказания этому зарвавшемуся молодому злодею. Но кто же оплатит потерю трудоспособности нашему влюбленному жениху, если мы казним обидчика? А по Правде пишется, что виновный должен заплатить мзду соответственно его вине! Пусть заплатит за дни, что он не может работать, то есть сто рублей серебром, и десять рублей штрафа городу, которые я хочу потратить на бесплатную больницу для детей и беременных женщин. Если согласны, подымите руки! – подвел я итог. Лес рук поднялся над площадью.
– Вот только, кто заплатит за него? Я не вижу желающих.
– Я здесь! – проскрипел голос, как будто несмазанная дверь открылась в неведомо куда.
Высокий, худощавый мужчина с редкой хилой бородой и злобными глазами поднялся на помост. Следом за ним шел упитанный мужичок с сумкой через плечо. Отовсюду слышался шепот: «Сам Кондрашов пришел!», «Так им и надо, кровопивцам!». Кто-то просто плевал им во след.
– Я готов заплатить за сына! – проскрипел купец.
– Хорошо! Сто рублей пострадавшему и десять городу! – сказал я.
Купец махнул рукой следующему за ним мужичку, и тот стал доставать из сумки кошели. Вручив сто рублей пострадавшим, я повернулся к народу:
– Мои земляки! Пострадавшая сторона удовлетворена вашим судом, но удовлетворены ли вы этим? Деньги заплатил отец, он же и воспитал негодяя! А сам-то негодяй ничем не рассчитался! Думаю, десяток ударов кнутом по заднему месту добавят мозгов, что нельзя обижать слабых, нужно уважать старших и другие основы христианства! Кто готов стать учителем этого недоросля? Кто вобьет ему через зад, мудрость народную?
Толпа хохотала, на помост вышел кряжистый казак, поправляя роскошные усы. За голенищем у него была воткнута нагайка:
– Дай, княже, поучить этого парубка! Своих выучил, хорошие хлопцы получились, авось и из этого дурня толк будет!
Я махнул рукой, и стражники привязали его к столбу, спустив портки почти до колен. Казак поплевал на ладони и, взмахнув нагайкой, опустил ее ровно поперек розовых булок. Рев раздался над площадью, казалось, орал не один купчишка, а десяток. Следом за вторым ударом последовала новая серия возмущенных воплей. После шестого удара голова виновника поникла, и воплей не последовало.
– Скис, слабак! – сплюнул казак, сматывая нагайку и засовывая ее за голенище.
– Воевода! Можно вопрос? – раздался женский голос. На помост поднялась мать больного дифтерией ребенка.
– Конечно! Мы ж с народом суд ведем! – ответил я.
– А если по Правде, что бывает за изнасилование подчиненной (в древней Руси было слово «пошибание» – прим. автора)?
– Кто же тебя «пошиб»? – удивленный смелостью женщины, спросил я.
– А вот купец Кондрашов, вместе со своим управляющим и испоганили меня! – указав на этих двоих, что стояли на помосте, ответила она.
Конец ознакомительного фрагмента.