Зима мира
Шрифт:
– Так что же помешало? – спросил дедушка.
– Наше правительство убедило его этого не делать. Блюм приехал в Лондон, и наш министр иностранных дел, Энтони Иден, сказал ему, что мы его не поддержим.
– А зачем ему наша поддержка? – рассердился дедушка. – Как может премьер-министр – социалист – дать себя запугать консервативному правительству другой страны?
– Затем, что существует опасность военного переворота и во Франции, – сказал Билли. – Пресса там оголтело правая и подстегивает своих фашистов, вгоняя в истерию. Блюм с ними справится с поддержкой Британии,
– Значит, снова наше консервативное правительство ведет себя с фашистами слишком мягко!
– У всех этих тори в Испанию вложены деньги: в вино, текстиль, уголь, сталь, – и они боятся, что левое правительство все это экспроприирует.
– А что Америка? Они же стоят за демократию. Они-то должны согласиться продавать в Испанию оружие?
– Ведь правда же, именно такой вывод напрашивается? Но существует еще хорошо финансируемое католическое лобби во главе с миллионером Джозефом Кеннеди, и они выступают против любой помощи испанскому правительству. А демократическому президенту поддержка католиков необходима. Рузвельт не сделает ничего, что может поставить под угрозу его «новый курс».
– Ну, кое-что можем сделать мы сами, – сказал Ленни Гриффитс, и на его лице появилось выражение юношеского упрямства.
– Что же, крошка Лен? – спросил Билли.
– Мы можем отправиться в Испанию сражаться.
– Не пори чушь, Ленни, – сказал его отец.
– Говорят, многие хотят туда поехать, из разных стран, даже из Америки. Говорят, будут создаваться отряды добровольцев и они будут сражаться вместе с регулярной армией.
– Правда? – Ллойд подался вперед. Он впервые об этом слышал. – Откуда ты знаешь?
– Читал в «Дейли геральд».
Ллойд едва усидел на месте. В Испанию едут добровольцы, чтобы драться с фашистами!
– Но ты никуда не поедешь – и точка! – заявил сыну Том Гриффитс.
– А помните, – сказал Билли, – как в Великую войну мальчишки прибавляли себе год-два, чтобы их взяли в солдаты? Тысячи мальчишек…
– И от большинства не было никакого толку! – сказал Том. – Я вот вспомнил одного парнишку, который плакал перед битвой на Сомме… Билли, как его звали?
– Оуэн Бевин. Он даже бежал, да?
– Но не дальше трибунала. Эти ублюдки расстреляли его за дезертирство. Пятнадцать лет ему было, бедняге.
– Мне – шестнадцать, – буркнул Ленни.
– Да уж, – сказал его отец. – Большая разница.
– А Ллойд сейчас, похоже, опоздает на свой лондонский поезд, – заметил дедушка. – До него чуть больше десяти минут.
Ллойд был так потрясен сенсационным сообщением Ленни, что не следил за временем. Он вскочил, поцеловал бабушку и схватил свой маленький чемоданчик.
– Я пройдусь с тобой до станции, – сказал Ленни.
Ллойд распрощался и торопливо направился вниз по склону холма. Ленни молчал, по-видимому занятый своими размышлениями. Ллойд был рад, что не надо разговаривать: его мысли были в смятении.
Поезд уже стоял. Ллойд купил билет третьего класса до Лондона. Когда он уже хотел войти в вагон, Ленни спросил:
– Скажи, Ллойд, а как сделать паспорт?
– Так ты что,
– Ну давай, не ходи вокруг да около, мне надо знать.
Раздался свисток. Ллойд вошел в вагон, закрыл дверь и опустил окно.
– Идешь на почту, просишь бланк… – сказал он.
– Если я зайду на почту и попрошу бланк, – мрачно сказал Ленни, – моя мама узнает об этом через полминуты.
– Тогда поезжай в Кардифф, – сказал Ллойд, и поезд тронулся.
Он сел на свое место и достал из кармана «Красное и черное» Стендаля на французском. Он долго смотрел на страницу, не понимая, что читает. Он мог думать лишь об одном – об отъезде в Испанию.
Ллойд понимал, что ему должно быть страшно, но чувствовал лишь волнение от возможности сражаться – действительно сражаться, а не просто собрания проводить – против таких же, как те, кто натравил собак на Йорга. Конечно, потом страх придет. Когда он занимался боксом, перед матчем ему никогда не было страшно, пока он был в раздевалке. Но когда он выходил на ринг и видел человека, который хотел избить его до потери сознания, видел его мускулистые плечи, тяжелые кулаки и злое лицо, у него становилось сухо во рту, колотилось сердце и приходилось бороться с желанием повернуться и бежать прочь.
Но прямо сейчас он больше всего беспокоился о родителях. Берни так гордился тем, что его приемный сын учится в Кембридже – он рассказал об этом доброй половине Ист-Энда, – и он будет просто раздавлен, если Ллойд уедет, не получив степень. А Этель придет в ужас при мысли, что ее сына могут ранить или даже убить. Обоих его новость страшно расстроит.
Были и другие проблемы. Как ему добраться до Испании? В какой город ехать? Как он заплатит за билет? Но на самом деле останавливало его лишь одно.
Дейзи Пешкова.
Он говорил себе, что это глупо. Он встречался с ней два раза. И она даже не особенно им интересовалась. Что было правильно с ее стороны, потому что они не подходили друг другу. Она была дочерью миллионера и светской пустышкой, считающей разговоры о политике скучными. Ей нравились парни вроде Малыша Фицгерберта, и уже одно это означало, что Ллойду она не подходит. И все же он не мог выбросить ее из головы. Мысль о том, что, уехав в Испанию, он потеряет всякую возможность вновь увидеться с ней, наполняла его сердце печалью.
Мэйфэр, два-четыре-три-четыре.
Он стыдился своей нерешительности, особенно вспоминая прямую целеустремленность Ленни. Не один год Ллойд говорил о том, что надо бороться с фашизмом. А теперь появилась возможность делать это. Как он мог не поехать?
Он прибыл в Лондон, на Пэддингтонский вокзал, доехал на метро до Олдгейта и по Натли-стрит вдоль рядов домов дошел до того, где появился на свет. Он вошел, открыв своим ключом. С самого его детства здесь ничего особенно не изменилось, единственное, что появилось нового, – это телефон на маленьком столике возле вешалки для шляп. Это был единственный телефон на их улице, и соседи относились к нему как к общественной собственности. Рядом с аппаратом стояла коробочка, куда они складывали деньги за звонки.