Зима отчаяния
Шрифт:
Казенную плату за апартаменты Сабурову выплачивали ассигнациями. Большая их часть уходила на выплаты по векселям покойного отца.
– Я хотя бы починю трубу в ванной, – Сабуров взялся за лупу, – вы правы, Иван Дмитриевич, это писал не Призрак, – летящий почерк Завалишина нисколько не напоминал и почерк ее сиятельства
Услышав о Софии Аркадьевне, Путилин закашлялся чаем.
– Она здесь не при чем, – хмыкнул начальник, – думаю, что Призрак посетил Завалишина ради получения инструкций, а потом коллежского асессора охватил страх перед разоблачением, – полиция выломала замок из парадной двери апартаментов.
– Наши ребята постарались, – Путилин по- хозяйски прошел в гостиную, – смотри, где он висел…
Сабуров смотрел в другом направлении. Его беспокоил бесстрастный лик Будды, возвышающегося на китайском лакированном шкафу. Сделав шаг назад,Максим Михайлович взглянул в глазок.
– Идол стоял в другом углу, – понял Сабуров, – шкаф передвинули, – вернувшись в переднюю, он проверил свои подозрения. Просунув руку в щель между шкафом и стеной, Максим Михайлович подергал ручку двери, ведущей на черную лестницу.
В свой визит к Завалишину Сабуров не обратил внимания на расположение дверей.
– Надопроверить, открывали ли замок, – напомнил он себе, – шкаф могли переставить не просто так, а с целью что- то спрятать. Хотя его мог передвинуть и Завалишин, но только зачем?
Опустив глаза, Сабуров замер. Легко наклонившись, подобрав что- то с пола, он откликнулся:
– Иду, Иван Дмитриевич.
Завернув находку в носовой платок, Сабуров спокойно проследовал в гостиную.
Разбитую люстру вынесли из комнаты, но осколки хрусталя, рассыпавшиеся по персидскому ковру покойного Завалишина, ещенеприятно хрустели под ногами. Бесцеремонные сапоги полицейских затоптали лазурь и кармин райских птиц. Диковинные цветы потускнели. Под свисающим с потолка бархатным шнуром валялся перевернутый стул, на котором сидел Сабуров, навещая Адриана Николаевича.
– Шнур он отрезал от гардины, – Максим Михайлович очнулся от голоса начальника, – а нож нашелся на его столе.
Сабуров нарочито аккуратно обошел поваленный стул. К аромату восточных курений в комнате примешался запашок нечистот. Следователь видел много удавленников. Ему не хотелось думать о трупе Завалишина.
– Но придется, – Сабуров скрыл вздох, – не только думать, но и смотреть на тело.
Его беспокоил передвинутый шкаф и находка, обнаруженная в передней. Максим Михайлович решил пока ничего не говорить Путилину. Нож оказался туземным, с кривым смертельным лезвием и разукрашенной каким- то знаками костяной рукоятью.
Максим Михайлович натянулпотрепанные замшеввые перчатки.
– Он полагает печать на руку каждого человека, чтобы все люди знали дело Его, – пробормотал следователь, – хотя вы не верите в мою теорию.
Книга Иова была единственной частью Библии, которую Сабуров знал почти наизусть. Лежа в неизлечимом параличе, почти потеряв зрение, его покойный отец капризно настаивал на ежедневном чтении отрывков о страданиях благочестивого старца.
Сабурову иногда хотелось заметить, что Иов не играл на скачках и не тратил деньги на любовниц. Не веря в заповеди, он все равно не хотел обижать отца.
– Потому что я его любил, – внутри что- то болезненно кольнуло, – и Завалишин любил свою мать, я помню, как он о ней говорил, – Путилин пожал плечами.
Конец ознакомительного фрагмента.