Зима отчаяния
Шрифт:
Максим тогда мечтал приехать в училище на собственном экипаже с дорогими рысаками, в форменном мундире статского советника.
– И небрежно расстегнуть шинель, – усмехнулся следователь, – чтобы он увидел мои ордена. Он, кстати, еще преподает, – Сабуров оглянулся, – возьмет и пройдет по Моховой, где я стою в обличье ваньки…
Дончак, словно уловив его усмешку, всхрапнул. Конь аппетитно хрумкал овсом.
– Я бы тоже похрумкал, – вздохнул следователь, – но пироги закончились. Если парень приехал в гости к Сабурову, – лампа
Сабуров ради интереса забежал в чайный магазин Боткина на Невском проспекте. Услышав о белом чае, приказчик поднял бровь.
– Он очень дорог, сударь, – холодно сказал лощеный парень, – китайцы запрещают вывозить такие сорта за границу, – Сабуров кашлянул:
– То есть в империю белый чай попадает контрабандой? – парень отозвался:
– Мы не торгуем таким товаром, ваше благородие. Желаете чай жасминовый, зеленый, изумрудный? – Сабуров взял фуражку.
– Спасибо, в другой раз.
Следователю не нравился ни контрабандный чай Завалишина, ни не менее контрабандный опиум Адриана Николаевича.
– Ни его аристократические знакомства, – Сабуров опять взглянул на экипаж, – почти шесть вечера, парень скоро отправится домой. Он привязал лошадь, а не загнал ландо во двор, он здесь ненадолго.
Сабуров хотел пристальнее рассмотреть незнакомца. Наверху что- то загрохотало. Максим Михайлович поднял голову.
– Вроде кто- то идет по крыше, – он вспомнил легкий бег Призрака, – ерунда, мне почудилось.
Пролетка зашаталась под резким порывом западного ветра, вокруг опять воцарилась тишина.
Сабуров не заметил, как задремал. Ему приснился его светлость князь Дмитрий Аркадьевич Литовцев, в боярской ферязи, с окладистой светлой бородой. Хищное красивое лицо хмурилось, его сиятельство расхаживал вдоль ряда скромно опустивших головы девушек. Сабурову стало интересно.
Он предполагал, что сон вызван недавним чтением сочинения господина Соловьева. Исторические изыскания погружали Максима Михайловича внемедленную дремоту. На уроках истории в училище правоведения он незаметно колол себя пером в руку, чтобы не захрапеть под носом учителя, господина Шульгина. Иван Петрович был на короткой ноге с отцом Сабурова. Максим не хотел рисковать выговором от Сабурова- старшего.
В ряду смущенных боярских дочерей обнаружиласькняжна Софья Аркадьевна. Как и ожидал Максим Михайлович, ее черные косы падали на вышитый серебром опашень лазоревого шелка. В отличие от других девушек, княжна смотрела на старшего брата с каким- то вызовом. В конце шеренги Сабуров заметил и неожиданную здесь фрейлейн Амалию Якоби.
Князь Дмитрий Аркадьевич напоминал рисунки к историческому сочинению графа Толстого «Князь Серебряный». Половицы едва слышно поскрипывали под сафьяновыми сапогами Литовцева.
Сабуровсунулся к локтю князя, желая шепотом сообщить, что фрейлейн Якоби лютеранка. Максим Михайлович
– Совсем с ума сошел, – обругал себя следователь, – скоро ты начнешь давать его сиятельству советы по управлению посольским приказом, – там при царе Алексее Михайловиче подвизался предок Литовцева, – это сон и ничего более.
Литовцев остановился напротив княжны Софьи Аркадьевны. Лицо девушки дрогнуло, она отступила назад. Князь требовательно протянул руку.
– Ваше сиятельство, – не выдержал Сабуров, – это грех, Софья Аркадьевна ваша сестра, – князь обернулся. Красивые губы раздвинулись, обнажив острые белые клыки.
– Сестра моя, невеста моя, – вкрадчиво прошептал Литовцев, – мед и молоко под языком твоим…
Сильный удар в грудь отбросил Сабурова к изукрашенной резьбой стене палат. Князь достал из- за пояса ферязи кривой кинжал. Сабуров, извернувшись, перекатился к распахнутому окну. В лицо хлестнул мокрый снег, следователь встряхнулся.
– И приснится же такое, – он потер рукавицей лицо, – хотя на посту не положено спать, – дверь парадной Завалишина скрипнула. Завернутый в темное пальто визитер невозмутимо прошествовал к ландо. Башлык скрывал лицо незнакомца. Орловский рысак приветственно заржал при виде хозяина.
– Не хозяина, – прошептал Сабуров, – что за чушь, парень на две головы выше приехавшего. Он роста Призрака и комплекция у него похожая, – в окне Завалишина спокойно светилась лампа. Устроившись на козлах, незнакомец мягко тронул рысака. Оглянувшись на квартиру, Сабуров решил:
– Кажется, у Завалишина все в порядке. Надо выяснить, откуда взялся этот парень и куда он едет…
Повинуясь движению поводьев, дончак двинулся вслед за ландо.
Максим Михайлович понятия не имел, куда собрался неизвестный седок, однако его ландо двигалось все быстрее. Городовые останавливали лихачей, однако в будке на углу Моховой и Сергиевской никого не оказалось. Сабуров не сомневался, что полицейский распивает чай ближе к повороту на Гагаринскую улицу, где над входом в немецкую булочную заманчиво мерцали газовые фонари.
Мокрый снег летел из- под копыт орловского рысака. Дончак Сабурова, коротко всхрапнув, тоже прибавил рыси. Промчавшись по Сергиевской, экипажи выскочили на набережную Фонтанки напротив Летнего Сада.
Ближе к зиме сад закрывали в сумерках. Вокруг светильников расплывался ореол мелких капель. Сабуров начал беспокоиться. Неизвестный, занявший козлы черного экипажа, куда- то торопился.
– Может быть, не стоило уезжать с Моховой, – Максим Михайлович едва удерживал поводья, – что, если Завалишина тоже решили вывести из игры? – он вспомнил странный грохот над головой. Сабуров убедился, что Призрак отлично передвигается по крышам. Коллежский асессор квартировал на третьем, верхнем этаже. Чердаки в столичных домах запирались кое- как.