Зима в горах
Шрифт:
Когда они перед семичасовым рейсом в город шли к автобусу, Гэрет первым нарушил молчание.
«Никогда я не забуду, как в тот вечер пришел сюда под проливным дождем и увидел, что моя машина исчезла».
Роджер хмыкнул.
«Это прошлой осенью, что ли?»
«А то когда же?»
«Ну что ж, — сказал Роджер, — я пытался возместить убытки, чем мог».
«И неплохо возместили, — сказал Гэрет. — Если бы в тот вечер я мог заглянуть в будущее и увидеть, как все повернется, на седьмом бы небе был от радости».
«Да, все повернуло не так уж плохо для нас обоих, — сказал Роджер. — Нам обоим тогда очень нужно было, чтобы счастье переменилось, и так оно и вышло».
Они подошли к автобусу. Первые пассажиры
Поглощенные каждый своим делом, Роджер и Гэрет больше не разговаривали.
Часа три спустя Дженни и Роджер сидели бок о бок в зале карвенайского муниципалитета. Главные события этого дня близились к концу. Для Дженни это было радостным окончанием долгой изнурительной страды. Она подсела к Роджеру всего минут двадцать назад, а до этого он сторожил ее пустое кресло, отгоняя всех покушавшихся на него, в то время как Дженни хлопотала за кулисами, давая поручения, расстанавливая в нужном порядке выступающих. Чтение проходило гладко: бретонские, ирландские, валлийские поэты в установленном порядке появлялись перед публикой и читали свои творения; даже шотландец, лишенный привычной клаки, не вышел из рамок и прочел на своем, похожем на английский языке то, что было обусловлено. А теперь на авансцене стоял Мэдог и читал отрывки из поэмы «Гвилим чероки», а остальные поэты, уже выступавшие, слушали его из зала, и Мэдог был все тот же Мэдог и вместе с тем кто-то другой — это был ученый, влюбленный в свой язык, тот Мэдог, который запомнился Роджеру с их первой встречи, но это был и Мэдог-бард, одержимый менестрель, и язык его был жгуч, когда он пел о невзгодах своего народа, это был Мэдог-чероки, Мэдог — певец Гвинеда, Мэдог-клерк из заурядной конторы, сплетавший свои словесные узоры, руководствуясь инстинктом, как птица, и памятью, как слон, и любовью, радостью и тревогой, как человек; и Роджер, сидя рядом с Дженни и слушая Мэдога, чьи темные, вдохновенные видения стали ему теперь доступны благодаря знанию валлийского языка, — Роджер понял вдруг, что и поэма Мэдога, и желтый автобус Гэрета — это одно, единое, и что эти стихи, и этот автобус носили его, Роджера Фэрнивалла, здесь по горам и вынесли туда, где он обрел самого себя.
Мэдог читал минут двадцать и рос на глазах, каждым мгновением вознаграждая себя за все бесцветные годы, замкнутые в унылый треугольник: контора, пивная Марио и домашний насест в маленьком полуособнячке на безликой окраине Карвеная, города из городов, который он любил больше всего на свете и который был для него и отчим домом и центром вселенной. Голос поэта креп и рос — двадцать строк взмыли ввысь на хребте волны высокого эпического повествования, как на одном дыхании, и когда волна, упав, разбилась среди грома и брызг пены и на мгновение воцарилась тишина, Роджер продолжал сидеть оглушенный, а потом, очнувшись от шума рукоплесканий, с удивлением поглядел по сторонам: на стены зала — они были незыблемы, и на ряды деревянных кресел — они стояли такие же чопорно неподвижные, и над головой он увидел все те же балки потолка, а не унизанный звездами купол неба.
А затем все кончилось. Председательствующий, кариатидоподобный человек с квадратной челюстью, приглашенный из местного университетского колледжа, произнес несколько заключительных банальностей, и все потянулись к выходу. Роджер и Дженни, как было заранее условлено, направились к Марио, чтобы встретиться там с Мэдогом.
Выбор места был не случаен. Владельцы автобусов, возглавляемые Айво и Гито, сразу же после закрытия аукциона успели наскоро сварганить здесь небольшую пирушку, после чего Марио закрыл свое заведение на дневной перерыв и, надо сказать, весьма кстати, так как это дало новоявленным владельцам
Роджер и Дженни, войдя, задержались на минуту в дверях, окидывая взглядом зал — шумный, теплый, прокуренный, многоголосый, гудящий валлийской речью. Все больше поднятых в воздух пинтовых кружек, все шире улыбки на лицах. Марио едва поспевает разливать пиво, отпускать пироги; лицо его блестит от пота, руки мелькают все быстрее и быстрее, он кричит то по-валлийски, то по-итальянски.
— А, вы уже здесь! — воскликнул Мэдог, входя следом за ними в пивную. — Тут у меня одно маленькое дельце, после чего мы откроем наше празднество.
— Мне кажется, оно уже открыто, — сказал Роджер. — Мэдог, вы были поистине великолепны. Ваша поэма завоюет мировое признание.
— Моя поэма? — повторил Мэдог. — Это просто след дыхания на стекле окна. Сгусток моей жизни и жизни этих людей, что тут перед вами. Я за этим и пришел.
— Зачем именно?
— Созвать всех чероки на пир, — сказал Мэдог. — Обождите минутку. — Резко повернувшись, он протолкался к стойке и что-то шепнул Марио на ухо. Марио выслушал, кивнул. Мэдог вскочил на стул, со стула — на стойку.
«Джентльмены! — крикнул он. — Я хочу сказать вам несколько слов!»
Все лица обратились к нему, и стало ясно, что каждый из присутствующих понимает валлийскую речь.
«Сегодня вечер торжества и победы, — сказал Мэдог. — Для вас, для меня, для всех нас. Я присвоил себе высокую честь пригласить вас без лишних церемоний присоединиться ко мне и моим друзьям в отеле „Палас“, где нас ждет бесплатное угощение, и притом в неисчерпаемом количестве».
«Когда?» — крикнуло несколько голосов.
«Немедленно!» — Мэдог улыбнулся и соскочил со стойки под взрыв аплодисментов.
«Теперь слушайте меня! — крикнул Марио. — Заведение закрывается. По закону за пять минут все должны очистить помещение. Ну, а я хочу, чтобы вы сделали это быстрее. Я вам и пяти минут не даю. Я хочу попасть на пир. Допивайте, и пошли со мной».
«Каждый имеет право спокойно допить свое пиво!» — крикнул какой-то бесцветный старикашка из угла.
«Я лишаю вас этого права! — крикнул Марио. — Допивайте на тротуаре. И пошли туда, где пьют бесплатно!»
Он исчез за дверью своей цитадели позади стойки и через минуту появился снова в клетчатом пальто очень яркой расцветки и тирольской шляпе, за ленту которой была засунута кисточка для бритья. Без долгих разговоров он выключил все лампы, оставив лишь одну немощную лампочку над стойкой, чтобы в этом тусклом свете каждый мог добраться до наружной двери.
— Пошли, ребятки, мы ведь умеем с полуслова понять деликатный намек, — словно сигнал военной трубы прозвучал голос Айво, перешедшего на свой пародийно-английский язык. — Время нам всем податься в отель. Мы с вами неплохо проведем там вечерок. Черная икра и коньяк бесплатно. И выбросьте из головы все ваши заботы.
Разве может истинный кельт допустить, чтобы какой-то итальянец сумел отозваться живее, чем он, на широкий жест гостеприимства? Все сразу высыпали на тротуар и, взявшись за руки, зашагали под предводительством Марио и Мэдога к отелю. Говорливая, смеющаяся, колыхающаяся, распевающая песни ватага понесла уцепившихся друг за друга Дженни и Роджера. До отеля «Палас» добрались без происшествий; когда поток людей, взмыв по ступеням, хлынул через вращающуюся дверь в вестибюль, перед Роджером мелькнуло испуганное лицо главного администратора, но под уничтожающим взглядом Мэдога он мигом стушевался.