Зима в горах
Шрифт:
К этому времени миссис Аркрайт, припустившись бегом, уже почти настигла их.
В автобусе пассажиры, вытянув шеи, наблюдали за разыгрывавшейся драмой. Фургон рванул с места, три мусорщика повисли на нем сзади, как толстые мясные мухи, — и миссис Аркрайт, сделав еще по инерции рывок вперед, в растерянности остановилась.
— Я об этом сообщу куда надо! — донесся ее голос сквозь стену дождя.
— Мы не нанимались слушать ваши оскорбления! — крикнул ей в ответ один из мусорщиков. И фургон исчез за углом.
А миссис Аркрайт круто повернулась и зашагала к автобусу, словно нарочно подготовленному для проведения митинга.
— Я ведь показывала им планы! —
По автобусу прошел сочувственный шепоток. А какой-то длинный, худой человек сказал:
— Везде один обман, один обман.
— Мусорщики говорят, что я должна выносить мусор к перекрестку, — сказала миссис Аркрайт. — Это я-то — вдова! Неужели они к своим матерям тоже так относятся?!
— Есть такие, которые так и относятся, именно так, — сказал длинный, худой человек.
— Вы едете с нами, миссис Аркрайт? — спросил Гэрет. — Нам пора двигаться. — Он произнес это с гордостью человека, ведущего экспресс.
— Да, я еду с вами, — мрачно заявила она, отбрасывая назад прядь намокших, подцвеченных синькой волос. — Высадите меня на площади. Я пойду в эту канцелярию и не уйду оттуда, пока они не заберут мой мусор. Если они и дальше так будут действовать, разведутся крысы, начнется тиф, помяните мои слова: будут крысы и тиф. Получите с меня, молодой человек, — сказала она Роджеру.
Роджеру приятно было, что она назвала его «молодой человек», но в то же время он не обрадовался тому, что миссис Аркрайт поедет с ними в автобусе. Патетика ее жизни и узость ее интересов угнетающе действовали на него. Она жила в отличном новеньком домике со всеми удобствами и с чудесным видом на залив, но вся ее жизнь сводилась к еженедельным схваткам и упорной борьбе за то, чтобы у нее забирали мусор.
Продвигаясь по автобусу, держась за спинки сидений, чтобы не упасть, Роджер надеялся, что миссис Аркрайт получит удовольствие от fracas [16] с чиновниками из Корпорации мусорщиков, но не добьется победы, ибо тогда она лишится горечи, которая питает ее жизнь.
16
Стычки (франц.).
Наконец настала та среда — среда, когда должна была приехать Дженни. С той минуты, как они условились о встрече, Роджер и жаждал наступления этой среды и страшился. Конечно, ему хотелось, чтобы Дженни приехала к нему, хотелось ее увидеть; конечно, он не мог не радоваться возможности прощупать почву, понять, насколько труден будет путь, который предстоит преодолеть; а если говорить, не затуманивая смысла изящной метафорой, — выяснить, есть ли у него шансы оторвать ее от мужа на достаточно долгий срок, чтобы получить необходимое утешение. И тем не менее как раз это обследование почвы, то, что придется потратить немало усилий, чтобы отторгнуть Дженни от мужа, и страшило его. Сколько будет хлопот, сколько, черт побери, уйдет сил, как это будет выбивать из колеи и лихорадить — и с каждым годом все больше.
В шесть часов Роджер вернулся с первым вечерним рейсом в Лланкрвис — с работой на этот день было покончено. Еще предстоял десятичасовой рейс, но по средам народу обычно бывало мало: многие в этот
Тем не менее он разжег хороший огонь в камине, накалил электрический вертел, так что тот зашипел, — по крайней мере, он вкусно ее накормит, и они приятно проведут время, прежде чем он нарушит ее покой.
Миссис Пайлон-Джонс сидела тихо, как паук, на своей половине дома. Узнает ли она о том, что произойдет? А что, если Дженни, исстрадавшись в своем несчастном браке, упадет ему в объятия и затем очутится в его постели? Станет ли миссис Пайлон-Джонс наблюдать в замочную скважину? Способна она вызвать лланкрвисскую разновидность куклукс-клана или Общества по охране порядка и поддержанию закона? Но в конце-то концов (подумал он, стоя перед электрическим вертелом и почувствовав вдруг неодолимую усталость), какое это будет иметь значение, если даже она так и поступит?
Условный час пробил. Он ждал ее, она опаздывала — прошло уже десять минут, нет, пятнадцать; он уже начал браниться про себя, когда на улице раздался скрип шин и звук затормозившей машины. Он не собирался бежать к двери — пусть постучит, ну а потом он не спеша откроет, но вместо этого широко распахнул дверь. На улице стояла голубая машина. Это была Дженни.
Она вошла. На ней было короткое модное пальто, под ним то же платье, что и в тот раз, когда он впервые увидел ее: простое, хорошо сшитое темно-красное шерстяное платье, короткое (укороченное?), хорошее платье (ее лучшее?). Интересно, она специально выбрала его или машинально сняла с вешалки, как единственное, которое можно надеть? Все это промелькнуло у Роджера в голове, пока она произносила первые, старательно подготовленные фразы, объясняя, почему она опоздала.
— Давайте есть, — сказал он. — Я голоден. Я ведь работал. — От волнения он говорил чуть грубовато.
— Я тоже работала. Возилась с детьми, укладывала их спать. А что у вас за работа?
— Потом расскажу.
— Это что — тайна?
— Нисколько. Я работаю на автобусе.
— На автобусе? Кем же — шофером? Вы не похожи…
— Нет, я работаю кондуктором.
— Кондуктором в автобусе? Вы, что же, занимаетесь этим на пари или как?
— Нет, я так отдыхаю. Для разнообразия. — Произнося это, он подогревал тарелки, стучал блюдцами и вообще делал все очень быстро, словно профессиональный повар.
— Что-то вы захлопотались, — сказала она, подходя к нему. — Могу я вам помочь?
— Да, можете налить себе рюмку хереса из вон той бутылки, а потом можете открыть вино и поставить его на стол. В общем, заняться мелочами. Основное я буду делать сам, потому что тут затронута моя честь. Я хочу приготовить вам хорошую еду.
— Прекрасно. Я буду заниматься одними мелочами и тогда, надеюсь, не задену вашей чести. — Он услышал, как она налила себе хереса. — Вам тоже налить?
— Нет, спасибо. — Он уже выпил джину до того, как она пришла.