Зима в горах
Шрифт:
— Вот уж нет. — Она одернула юбку и села к нему боком. Однако современная одежда у женщин исключает целомудрие, и Дженни, переменив позу, лишь привлекла внимание Роджера к своим ногам и еще больше разожгла в нем желание. — Я порядочная замужняя женщина.
— Вы замужняя женщина, и дети ваши спят под чьим-то присмотром, и муж ваш бог знает где, бог знает с кем, а вы сидите на диване перед ярким огнем с мужчиной, достаточно беспринципным и потому жаждущим вас поцеловать.
Она перегнулась и поцеловала его. Огонь пробежал по его жилам, а выпитое вино вдруг взбаламутило кровь.
— Еще, —
— Нет. Одно влечет за собой другое.
— А вы не хотите, чтобы это произошло? — с волнением спросил он.
— Кажется, нет.
— А когда вы будете знать точно? — спросил он.
Она забилась в угол дивана, подобрав под себя ноги. Тело совсем как у ребенка, и в то же время перед ним была женщина; с этими широкими скулами и с черными густыми волосами она вполне могла сойти за женщину из племени чероки, о котором говорил Мэдог, и у нее мог быть такой же дикий и неуемный нрав — приди же ко мне, приди!
Она заговорила, устремив взгляд на пылающие угли:
— Если бы я решилась на этот шаг, я бы, очевидно, должна была пройти сейчас с вами в соседнюю комнату или туда, где находится ваша спальня, насладиться любовью, потом встать, одеться, поехать к себе, отвезти домой женщину, которая присматривала за детьми, и, вернувшись, лечь как ни в чем не бывало в супружескую постель. Нет, это слишком мерзко, слишком ужасно! — Она отчаянно замотала головой. — Я не стану этого делать! Подумайте о моем одиночестве… о том, какие мысли станут осаждать меня, когда я лягу в постель — в постель, где мы спим с Джеральдом.
— А Джеральд в Лондоне, возможно, лежит сейчас в постели с какой-нибудь девицей. О чем, по-вашему, он думает?
— Я этому не верю, — сказала она. — По-моему, его не интересуют женщины. Его любовницей стала карьера, и у него нет времени на любовницу во плоти и крови.
— Неужели вам от этого легче?
— Я этого не говорила. Но я не могу лечь с вами в постель. Если вам необходимо удовлетворить свои нужды, пойдите к проститутке.
От такой встряски он даже растерялся.
— Не надо так говорить, — мягко сказал он.
— Почему? Вы же так говорили.
— Нет, Дженни, не говорил. Совокупление ради совокупления меня не интересует.
Она рассмеялась, искренне, по-детски забавляясь создавшейся ситуацией.
— О, да вы профессор!
— Вы только что советовали мне пойти к проститутке. Так вот: даже если бы я знал, где найти проститутку, я бы не пошел к ней, так как не это у меня сейчас на уме. — Произнося эти слова, он с немалым изумлением почувствовал, что говорит правду. — Конечно, я был бы счастлив лечь с вами в постель. Но главным обратом затем, чтобы приблизить вас к себе, чтобы перекинуть прочный мост между нами.
— А ведь моста может и не получиться.
— Да, может, но все же стоит попробовать.
Она встала и покачала головой.
— Я не могу. Извините, не могу. Я часто об этом думала. Я хочу сказать: думала о том, что не уверена в правильности своего выбора, я не чувствую, что приношу счастье Джеральду. Много раз я лежала без сна и представляла себе эту минуту, именно эту.
— Почему? Из любви к Джеральду? Из боязни последствий?
— Ясного представления на этот счет у меня нет. — Она слегка вздрогнула. — Просто так, инстинктивно. Какой-то страх.
— Страх? Чего же вы боялись?
Она медленно произнесла;
— В общем-то, боялась перейти мост. Я знаю, это может показаться глупым. Многие считают секс своего рода физической спазмой, ровным счетом ничего не меняющей, чем-то вроде чиха, с той лишь разницей, что тут два участника. Но я не могу заставить себя так думать. Я боюсь. Для меня это… ну, все равно, как если бы я вздумала поиграть с чем-то очень могучим, с силой, которая может уничтожить меня. Неужели вам это непонятно? — закончила она тоном мольбы.
— Почему же? Я прекрасно вас понимаю.
— Разум подсказывает мне, что ничего не случится. Вовсе не обязательно, чтобы Джеральд узнал, и даже если он узнает, вовсе не обязательно, что ему будет так уж больно. Но тут действует нечто более глубокое, чем разум, нечто более примитивное, и оно говорит мне: если я отдамся другому, с моим браком будет покончено. Я не смогу обманывать Джеральда после объятий другого мужчины. Я не считаю, что это все равно как совместный чих.
— Да перестаньте вы говорить о чихе. Любая женщина относится к сексу так же, как вы, если только она не совершает над собой психологического насилия. В этом корни старой морали, над которой сейчас смеются, но в которой на самом-то деле было много здравого смысла. Если вы зайдете так далеко с другим мужчиной, вы несомненно почувствуете, что вашему браку пришел конец. Но, может быть, вы и должны это почувствовать.
Она покачала головой — не в знак отрицания, а как-то беспомощно.
— Это все равно, как если бы сказать человеку, что он нуждается в хирургической операции.
— Но ведь люди иной раз и нуждаются в ней.
Она смотрела в огонь, но теперь подняла глаза и взглянула на него.
— А какая ваша роль во всем этом? Врача, который рекомендует мне сделать операцию?
— Дженни, вы очень умная, но не загоняйте меня в угол своими определениями. Я нахожу вас необычайно привлекательной, и меня тянет к вам, и мне думается, мы могли бы быть счастливы и, возможно, счастливо прожили бы вместе до конца наших дней.
— Что это — предложение руки и сердца?
— Нет, я не делаю предложений женщинам, с которыми еще не спал.
Она встала.
— В таком случае вы никогда не сделаете предложения мне.
Он помолчал с минуту, потом сказал:
— Хорошо, но никаких обид.
— Конечно, Роджер. — Она улыбнулась, показывая, что действительно не обижается на него. — А теперь мне пора домой.
Он тоже встал. Внезапно комнату наполнило холодное дыхание разочарованности. Тарелки на столе, пустые бокалы из-под вина, огонь, который все еще обнадеживающе мерцал, хотя уже нечего было освещать, — все словно объединилось против него, чтобы ввергнуть его в отчаяние.