Зима
Шрифт:
– О временах года я готов болтать круглые сутки, но у меня работа, – сказал он.
Он открыл ноутбук и начал просматривать сайты, на которых еще могли остаться твердые дезодоранты определенной марки. Тот, которым он пользовался много лет, недавно был снят с производства. Она прошла через всю комнату и ударила по экрану ноутбука тыльной стороной ладони. Шарлотта ревновала его к ноутбуку.
– Мне нужно написать в блог о солнцестоянии, – сказал он.
– Солнцестояние, – сказала она. – Ты сам это сказал. Самые темные дни в истории.
– Нет, было, – сказал он. – Солнцестояния цикличны и случаются каждый год.
Почему-то именно от этого Шарлотта взорвалась. Возможно, она всегда ненавидела его блог. В пылу спора она называла его никому не нужным реакционным аполитичным блогом.
– Ты хоть раз упоминал об угрозе для мировых природных запасов? – сказала она. – О войнах за водные ресурсы? О шельфе размером с Уэльс, который скоро отколется от Антарктики?
– О чем? – переспросил он.
– О пластике в воде? – продолжала она. – О пластике в организмах морских птиц? О пластике во внутренностях почти всех рыб и водяных животных? В мире вообще осталась неиспорченная вода?
При этом она подняла руки на головой и обхватила ими голову.
– Ну, просто я не политик, – сказал он. – То, чем я занимаюсь, по природе своей аполитично. Политика – вещь эфемерная. А то, чем я занимаюсь, – полная противоположность эфемерности. Я наблюдаю за поступательным движением времени в полях, внимательно присматриваюсь к строению изгородей. Изгороди – это ведь изгороди. Просто они аполитичны.
Она рассмеялась ему в лицо и заорала, что изгороди на самом деле очень даже политичны. Потом ее охватила бешеная ярость, и несколько раз у нее вырвалось слово «нарцисс».
– «Арт на природе» – как бы не так! – сказала она.
В эту минуту он вышел из комнаты, а затем из квартиры.
Он немного постоял в коридоре.
Она не вышла за ним.
Поэтому он спустился на первый этаж, чтобы спасти остатки своих «снежных» записей.
Вернувшись и войдя в квартиру, он обнаружил, что дверь шкафа в прихожей открыта, а все его содержимое рассыпано по полу и Шарлотта выбирает сверло из набора внутри распахнутого футляра для дрели. Его ноутбук был зажат вверх тормашками между двумя стульями. Она подняла дрель и нажала на пусковой рычаг. Дрель загудела и зажужжала в воздухе.
Закадровый смех из комедийного шоу.
– Какого хрена ты творишь? – заорал Арт сквозь жужжание. – Тебя же сейчас током убьет!
Она подняла над собой широкую плоскую черную штуковину.
– Умерла, – сказала она. – Как и твоя политическая душа.
Шарлотта швырнула ее в него, закрутив, точно фрисби.
«Это была батарея от ноутбука? Ух ты, какие потрясные батареи в новых ноутах», – мимоходом подумал он, пригнувшись.
Батарея грохнулась об экран телевизора, и Арту еще повезло, что она не попала в него: судя по внешнему виду, под определенным углом эта штуковина могла и голову снести.
(В эту минуту он начал подозревать, что Шарлотта, возможно, нашла черновики имейлов, которые он писал Эмили Брэй, предлагая встретиться в среду вечером между четырьмя и шестью. Он соскучился по сексу с Эмили и набросал письмо, в котором спрашивал, не соскучилась ли и она по сексу с ним и нельзя ли как-нибудь это устроить.
Письмо он так и не отправил.
Он даже сомневался, что вообще когда-нибудь его отправит.
Он напишет Эмили новое сообщение. Когда купит новый ноут.)
Политическая.
Душа.
Слово «политика» он уже пробовал. Она умерла.
Душа у
Выскакивает слово «умирает».
Что ж, значит, есть надежда. Еще не умерла.
Ноутбук у
Выскакивает «умер».
Его ноут однозначно умер, экран превратился в мозаику из сумасшедших плиток, Шарлотта ушла и забрала свои чемоданы. Поэтому Арт сидит здесь за общественным «пи-си»: от его клавиатуры пальцы кажутся деревянными, как тело во время занятий любовью, о которых не хочется вспоминать, да к тому же он не может найти клавишу @.
Арт подумывает, не написать ли все-таки Эмили Брэй и не пригласить ли ее к матери на Рождество, ведь после того, как он поднял такой хай, грозясь привести Шарлотту, будет досадно и неловко, если он придет один.
Но они с Эмили не разговаривали почти три года.
После Шарлотты.
Он достает телефон и пролистывает контакты. Нет. Не-а. Нет.
Потом смеется над возмутительностью, над идиотизмом собственной затеи.
Он перечитывает старую эсэмэску Айрис.
Мы во власти…
Нет.
Брось.
Он переживет это. А потом, да, потом напишет, как это пережил. Он напишет блестящий материал для «Арта на природе» о том, как выжить в этом лживом мире, и не просто выжить, а пробиться к истине сквозь едкие луковые кольца обмана (о, неплохо, запиши это, Арт), включая ложь, рассказанную о тебе самыми близкими и дорогими людьми, и ложь, которую ты рассказываешь себе о себе же самом и других, сам того не ведая. Он пробьется сквозь лживое повествование при помощи острого как бритва стиля. Он будет испепеляющим. Он будет честным. Он будет говорить о том, чего у тебя не отнять. Арт назовет его «Правды не утаишь».
Эта фраза снова напоминает ему о Шарлотте.
У него сжимается сердце.
Телефон в руке начинает гудеть и жужжать.
Может, это Шарлотта!
Нет, незнакомый номер.
Он его сбрасывает.
Потом ему звонят с другого незнакомого номера. Потом с третьего.
Он проверяет твиттер.
Ну конечно, она запостила новый твит. Первым делом он замечает ссылку, а над ней:
Просто сообщаю вам всем что беру 10 фунтов за разводку или 5 фунтов по спецтарифу для подписчиков.