Зима
Шрифт:
В «Солдатском блюзе» столько песен, что чуть ли не каждую минуту Элвис что-нибудь поет. Но лучшая песня звучит, когда они с немецкой танцовщицей идут в парк с кукольным театром, что-то наподобие Панча и Джуди, где кукла-отец, кукла-солдат и кукла-девушка разыгрывают сцену перед зрителями-детьми. Кукла-девушка влюблена в куклу-солдата, и он отвечает взаимностью, но кукла-отец говорит по-немецки что-то типа «и думать не смей». Тогда солдат начинает дубасить отца палкой, пока не сравнивает его с землей. Кукла-солдат поет кукле-девушке немецкую песню. Но что-то расстраивается: старик, управляющий проигрывателем кукольного театра, криво ставит пластинку, и песня звучит то слишком быстро, то слишком медленно. Поэтому Элвис говорит: «Может, мне настроить эту штуку вместо него?»
Затем происходит следующее: весь экран кинотеатра –
Там, в частности, есть доля секунды, которую София потом постоянно пыталась прокрутить в голове, до конца не уверенная, что сама этого не придумала. Но это невозможно. Ведь ее тогда пробрало.
Это происходит, когда Элвис наконец уламывает куклу-девушку, которая просто кукла, но почему-то вдобавок очень остроумная и дерзкая, и она на минутку прижимается к его плечу и груди. В этот момент он бросает неуловимый, почти незаметный взгляд на любимую девушку среди зрителей – и на людей, смотрящих кукольный спектакль, а также на людей, смотрящих фильм, включая Софию, – едва ощутимое движение его красивой головы, словно пытающееся сказать о многих вещах, и в том числе: «Эй, поглядите сюда, взгляните на меня, взгляните на нее, кто бы мог подумать? Представьте себе, вы это видели?»
Утро сочельника, 10 часов. Отделенная от тела голова дремала. Кружевная, густолиственная зеленая растительность, переплетение крошечных листочков и ветвей уплотнилось и завилось вокруг ноздрей и верхней губы, словно высохшая носовая слизь, и голова так правдоподобно вдыхала и выдыхала, что если бы кто-то, стоя рядом с этой комнатой, услышал ее, то был бы уверен, что здесь вздремнул настоящий целый ребенок, пусть и сильно простуженный.
Возможно, помогла бы эта штука – «калпол», которую ей удалось раздобыть в аптеке?
Но такая же растительность, кажется, пробивается и из ушей.
Как же эта голова может дышать, если никакого дыхательного аппарата нет и в помине?
Где ее легкие?
Где остальные органы?
Возможно, где-нибудь был кто-то еще с маленьким туловищем, парой ручек и ногой, следующей за ним повсюду? Маленькое туловище маневрировало между полками супермаркета? Или сидело на парковой скамье? Или на стуле возле батареи в чьей-то кухне? Как в старой песне, которую София поет вполголоса, чтобы не разбудить голову: «Я ничье дитя. Я не чье дитя. Дикой ромашкой. Жизнь цветет моя» [10] .
10
«Ничье дитя» – песня, написанная Си Кобеном и Мелом Фори (1949) и исполнявшаяся, в частности, «Битлз» (1964).
Что с ней случилось?
Это событие сильно ее травмировало?
Софии было больно об этом думать. Боль удивляла сама по себе. София уже давно ничего не чувствовала. Беженцы в море. Дети в машинах «Скорой помощи». Окровавленные мужчины, бегущие в больницы или из горящих больниц с залитыми кровью детьми на руках. Запыленные трупы на обочинах. Зверства. Людей избивают и пытают в камерах.
Ничего.
А еще, знаете, привычный каждодневный кошмар, обычные люди, которые просто шли по дорогам страны, где она выросла, и казались кончеными, диккенсовскими, словно призраки бедняков полуторавековой давности.
Ничего.
Но сейчас она сидела за своим столом в сочельник и чувствовала, как боль играла на ней, будто на музыкальном инструменте, тонко выверенную, многострунную мелодию.
Да и как утрата самого себя в таком объеме могла не причинять боль?
Что я могу ей дать? Ведь я так бедна.
А, вспомнила.
Она проверила время на плите.
Под Рождество банк закрывается раньше.
Банк.
Что ж, это подействовало
(деньги всегда действовали и будут действовать)
и вот совсем другая версия событий того утра, словно в романе, где София – персонаж, которым она хотела, очень хотела бы стать, персонаж гораздо более классической истории, идеально отшлифованной и обнадеживающей, – о том, как мрачна и в то же время светла мажорная симфония зимы и каким прекрасным все кажется в сильный мороз, как он улучшает и серебрит каждую былинку, придавая ей индивидуальную красоту, как блестит даже тусклый асфальт на дороге, дорожное покрытие у нас под ногами, когда погода достаточно холодная и что-то внутри нас, внутри всех наших холодных и замерзших состояний, тает, если мы сталкиваемся с миром на земле и в человеках благоволением [11] . В этой истории нет места для отрубленных голов, в этом произведении идеально отшлифованная скромность минорной симфонии и повествовательное благолепие дополняют историю, в которой участвует София, правильным статусом спокойной, умудренной опытом стареющей женщины, делая эту историю содержательной, благородной и, слава богу, традиционной по построению, той качественной художественной литературой, где неторопливая поземка мягко стелется по земле, тоже отличаясь безупречной приглушающей чинностью, падающий снег еще больше отбеливает, смягчает, смазывает и приукрашивает пейзаж, в котором нет голов, отделенных от тел и висящих в воздухе или где бы то ни было – ни новых, результатов новых зверств, убийств или терактов, ни старых, остатков старых, прошлых зверств, убийств и терактов, завещанных грядущему, словно в старых плетеных корзинах времен Великой французской революции, почерневших от старой высохшей крови, поставленных на порогах опрятных интерактивных современных жилищ с центральным отоплением, с привязанными к ручкам записками: «Пожалуйста, позаботьтесь об этой голове, спасибо»,
11
Лук. 2:14.
ну уж нет,
спасибо,
спасибо большое:
вместо этого было утро сочельника. День обещал быть хлопотным. На Рождество приедут гости, Артур привезет свою подружку/партнершу. Столько всего нужно уладить.
После завтрака София поехала в город – в банк, на сайте которого говорилось, что он будет работать до обеда.
Несмотря на убытки, она по-прежнему оставалась «держателем коринфского счета», как это называлось в банке, то есть на ее банковских картах была изображена капитель коринфской колонны с завитками из каменных листьев, в отличие от карт держателей обычного счета, на которых вообще ничего не было изображено, и, как держатель коринфского счета, она обладала правом на персональное обслуживание и повышенное внимание со стороны банка в лице индивидуального персонального консультанта. За это она платила более 500 фунтов стерлингов в год. За это ее индивидуальный персональный консультант, коль скоро у нее возникнет вопрос или необходимость, был обязан сесть напротив нее и позвонить за нее в информационно-справочную службу банка, пока она будет сидеть в той же комнате и ждать. Это означало, что ей не нужно было звонить самой, хотя все-таки иногда индивидуальный персональный консультант просто записывал номер на банковском бланке и передавал его клиенту, как бы намекая, что, возможно, клиенту будет удобнее позвонить самому из дому. Совсем недавно точно так же отмахнулись и от Софии, хотя она считала себя хорошо известной или, по крайней мере, просто известной в местном банке как некогда знаменитая деловая женщина мирового уровня, поселившаяся здесь на пенсии.
Куда подевались банковские управляющие былых времен? Их костюмы, апломб, ценные советы, обещания, искусный политес, дорогие эмбоссированные рождественские карты с личной подписью? В то утро индивидуальный персональный консультант, молодой человек, похожий на выпускника школы, который, пока София сидела напротив него и его компьютера, оставался без движения целых тридцать пять минут, пока информационно-справочная служба банка, оставаясь на проводе, не соединила его с нужным человеком, и выразил сомнение в том, что сможет ответить на вопросы миссис Кливз до закрытия банка в полдень. Возможно, будет лучше, если миссис Кливз договорится о встрече на неделе после Рождества?