Зимний Фонарь
Шрифт:
— П-почему ты сравниваешь это с… пиар-кампанией? — кривится девушка и тут же отмахивается: — Ладно, это сейчас неважно. Вы намерены воплотить… воплотить это. Вернуть деми, чтобы… чтобы что?
— Некоторые полагают, что Великое Восхождение вернёт на землю праведников… и это весьма удобно, если веришь, что твой избранник является таковым, — уклончиво отвечает капитан. — Я не сторонник этой идеи, госпожа, но иного пути, пока жива моя покровительница, у меня нет.
— Я-я знаю твою покровительницу?
Мужчина пожимает плечами.
— Мне неизвестен нынешний Санкторий. После
— Но я же могу узнать… чуть больше? — продолжает допытываться вестница, и капитан снова кивает. — Значит, то, происходит в Линейной, это… ради звона колокола? Упоминаемый в «Кате-Эр» мор? — Кивок. — Как… как вам удалось всё это сделать?
— Мы заполучили контроль над «Осколой», — без особого энтузиазма повествует Кемром, — а вместе с ней и «Панацею»… Covon, её часть. На въезде в город не было охраны, и мы смогли перехватить партию «Миротворца», а там и подтасовали кое-что…
— А как же листовки?
— Листовки? — удивляется мужчина. — Nof, мы здесь не причём. Впрочем, мне льстит, что ты подумала, будто это моих рук дело, но… нет.
— Ты же понимаешь, когда я выберусь, все об этом узнают?
— Иначе бы я не стал отвечать на твои вопросы. Мне всё равно, что ты сделаешь с этой информацией.
То, что издали выглядит туманом, оказывается смогом. Настолько едким, что даже сквозь респираторы проникает дух тления, а глаза начинают слезиться. Из-за деревьев показывается сумрачное небо и сияющее синевой озеро. Будто под водной гладью флуоресцентный маяк. Холодный свет бликует от каждой поверхности. Холодный и, вместе с тем, разрушительный. На открытых участках кожи появляются ожоги. Не покраснения, а синяки с сухостью. Следы копотью вгрызаются в плоть и обдают не жаром, но льдом.
Анастази ойкает. На оголённом запястье проявляется ожог. Девушка спешно дотягивает рукав до пальцев и, надеясь унять боль, зажимает рану.
— Сохраняй осторожность, — глухо комментирует мужчина и оглядывается. — Здесь весьма светло.
— Да, я… Я вижу, кхм.
— Это не то, о чём ты думаешь, — продолжает он. — Элегический свет. Излучение. Оно возникает, когда элегия соприкасается с водой — его длительное воздействие приводит к ожогам. Несерьёзным, но потом обработай.
— Я видела, что некоторые манифестанты… Они целиком в ожогах.
— Закрытый тип поражения, да. Некоторые считают его внутренним светом… но ничего подобного, ха-х. Если организм неисправен, значит, тому найдётся внешнее проявление. Не более того. К сожалению, мы живём в несовершенном мире, и, чтобы как-то это скрыть, вынуждены носить маски.
— Разве? — нервной усмешкой отзывается вестница. — Мне казалось, мы носим маски, чтобы не задохнуться.
— За маской принято скрывать изъяны, госпожа Лайне, — таинственно понижает голос спутник, — и то, что сейчас в респираторе даже вы, говорит лишь о несовершенстве человеческой природы.
«Канкан» тлеет даже неделю спустя. На деревьях всё ещё висят оградительные чёрно-жёлтые ленты. Под ногами, вдоль ветвистой тропинки, фиалкой дымят свечи. Фотокарточки новой листвой украшают деревья. В сплетениях древних корней лежат венки да букеты, плюшевые игрушки и конфеты. Анастази узнаёт, что среди посетителей были школьники: добрая часть выпускников местной школы. Некоторые едва достигли совершеннолетия.
Внутри что-то ломается, когда под одним из снимков, оставленных в прелой листве, девушка видит приоткрытую бархатную коробку с обручальным кольцом. Людей на снимке девушка не знает, но осеняет изображение с чёрным углом литерой Некры.
Город встречает их зловещими завываниями ветра и глухими бетонными коробками. Под Воздействием многочисленные архитектурные украшения разрушаются. Здания, прежде надёжные и крепкие, тлеют. Анастази безмолвно поражается тому, во что Линейная превратилась за несколько часов.
Едва заслышав шаги, Кемром зажимает вестнице рот и ныряет с ней за ближайший угол. Вместе они оказываются в подворотне. Вокруг сплошь мусорные контейнеры и пакеты. Хорошо освещённая улица превращается в тонкую полосу света. С обратной стороны переулка тянет сквозняком.
— Ты что творишь?! — сбросив обтянутую перчаткой руку, шипит девушка. — Ты вообще в курсе, что в респираторе это так не работает?
— Рефлекс, — шёпотом объясняется капитан и опасливо выглядывает из-за кирпичной стены. — Красморовский патруль. На три часа.
— Что? — удивляется блондинка. — Тогда почему мы прячемся?
— Сейчас ты увидишь нечто интересное, — удерживая её рядом, предупреждает Кемром и позволяет ей выглянуть из-за угла. Блондинка окидывает спутника хмурым взглядом, затем осторожно высовывается из укрытия. — Клювы нисколько не приспособлены к уровню Воздействия как здесь: hor раньше только оттягивали момент смерти, то теперь…
Охотничий патруль.
Анастази видит, как красморовцы отрешённо разбредаются. Один садится на уличную скамейку, другой — прислоняется к кирпичному ограждению. Слышатся хриплые вздохи. Все как один пытаются снять противогазы.
— Что с ними? — поворачиваясь к мужчине, спрашивает Лайне.
— Из-за содовой пропитки элегия находится в контакте с воздушной системой дольше допустимого, а в таких условиях, как ты понимаешь, непросто сменить фильтр… Союзников в клювах нет.
Несколько тел падает замертво. Оставшиеся, будто на последнем издыхании, приходят в норму. Они выпрямляются, и, кажется, нет прежних следов кислородного голодания. Затем один из красморовцев выхватывает револьвер. Он палит во все стороны — лишь чудом Анастази, всё ещё оставаясь незамеченной, успевает вернуться за угол. Когда стрельба стихает, она выглядывает вновь: только трое агентов ещё на ногах.
— Только не говори, что элегия влияет на их разум.
— Нет. Я называю это «асфриксией», — возражает капитан и тянет Лайне в противоположную сторону, — смерть никому не прибавляет благородства.
— О деми… Это ужасно.
— Боишься? — шепчет где-то над ухом искажённый голос, и тяжёлая рука опускается на плечо. Анастази украдкой смотрит на прикоснувшегося к ней человека. Хмурится. — Не стоит. Они уже не люди — они не сделают тебе боль.
— Насколько же у тебя нездоровое представление о людях…