Зимняя битва
Шрифт:
– Извините, сударь, но я увидела дым, и вот…
Старик был еще дряхлее, чем ей показалось с первого взгляда. Может быть, и не от возраста, а от болезни. Изможденное лицо было все в глубоких морщинах; последние остатки совершенно белых волос лежали надо лбом причудливой загогулиной. Он грел руки под пледом, прикрывавшим его колени.
– Я пришла из горного приюта… – попыталась завязать разговор Хелен. – Вы знаете, где это?
Старик то ли не слышал, то ли не понимал. Он смотрел на девушку без опаски, но и без всякого любопытства. Оттопыренные уши торчали в стороны, не прилегая к лысому черепу.
– Вы здесь один живете?
Она огляделась и увидела по другую сторону плиты еще один соломенный стул.
– Вы здесь один живете? – повторила она громче и показала на второй стул. – Или с кем-то еще?
Девушка уже отчаялась дождаться ответа, как вдруг старик зашевелил губами и хрипло произнес какую-то короткую фразу, совершенно непонятную, что-то вроде:
– Sjo се adji?
– Простите, что?
Он повторил те же слова, но громче, даже с раздражением.
– Я не понимаю вашего языка… – виновато сказала Хелен.
Он вытащил из-под пледа худую руку и ткнул в ее сторону дрожащим пальцем:
– Gardjoune? Djevouchk?
– А! – засмеялась Хелен. – Я поняла! Девушка? Да, я – девушка.
Действительно, при ее короткой стрижке и скуластом лице, да еще в аляске Пастора, она могла с тем же успехом сойти за парня. Выяснив, что она женского пола, старик как будто стал к ней благосклоннее. Знаком предложил ей взять стул и сесть. Но на этом процесс общения застопорился, и они только сидели друг против друга да время от времени обменивались смущенными улыбками. Хелен уже начала задаваться вопросом, когда же и чем все это кончится, как вдруг дверь открылась и вошла маленькая старушка, повязанная платком. Она закрыла за собой дверь, живо скинула пальто, повесила на крюк и, обернувшись, так и остолбенела, увидев гостью, вставшую ей навстречу. Между тем старик что-то сказал ей на своем языке, и она тут же устремилась к Хелен с распростертыми объятиями.
– Ах, так вы невеста Гуго!
– Нет, нет, я не невеста Гуго, – сказала Хелен, радуясь, что может наконец объясниться, – я заблудилась в горах и…
– А, вот оно что, – сказала старушка, видимо, разочарованная, но по инерции все-таки обняла и расцеловала гостью. Ее холодные щеки были мягкие и шелковистые. – Так вы заблудились?
– Ну да. Я иду из горного приюта. Вы знаете, где это?
– Да, знаю, там, наверху…
– Там мой друг… он ранен… тяжело ранен, понимаете? В бедро… не может передвигаться… я пошла за помощью… ему нужен врач…
Пока Хелен все это говорила, старик тоже что-то горячо втолковывал жене, и бедняжка не знала, кого слушать.
– Он принимает вас за невесту Гуго, – объяснила она наконец. – Упрямый как осел. Скажите ему, что Гуго здоров и кланяется, а то не уймется!
– Гуго здоров, он вам кланяется, – как можно отчетливей выговорила Хелен, улыбаясь старику. – У него все отлично.
– А-а! – удовлетворенно кивнул старик и затих.
Старушка заговорщицки подмигнула девушке. «Вот теперь и мы, разумные люди, можем поговорить», – так поняла ее Хелен.
– Так вот, я уже говорила, там, в приюте, мой друг, – снова начала она. – Он тяжело ранен… мне нужны санки, чтоб свезти его вниз… или, может, тут есть где-нибудь врач…
– А, так в приюте есть врач?
– Да нет! Нет там врача. Мой друг там один, раненый, вы знаете здесь какого-нибудь врача?
– Мой сын…
– Ваш сын – врач?
Старушка с изумлением уставилась на Хелен:
– Мой сын? Который – младший?
«О, Господи, – простонала про себя девушка, – куда я попала?»
– Да, – решив все-таки добиться ясности, раздельно проговорила она, – вы сейчас сказали, что ваш сын – врач. Я правильно поняла?
– Не знаю… Хотите супу?
Хелен только тут заметила закопченный чугунок, стоящий на плите. Из-под крышки выбивался пар. Что ж, почему бы и не воспользоваться приглашением? Все равно уже стемнело. А тут можно поесть и переночевать.
Старушка зажгла керосиновую лампу, подвешенную к потолочной балке, и достала из ящика стола глубокую миску.
– Только сперва я хозяина покормлю, а то он сам не может, руки дрожат. И не в себе, сами видите. Последнее время только на своем родном языке говорит. Грустно это, мадемуазель… Ах, видели бы вы его в молодости!
Хелен смотрела, как маленькая старушка, стоя около своего «хозяина», кормит его с ложки. Трогательно было видеть, сколько терпения, сколько нежности в каждом ее движении. Потом женщины сами сели за трапезу. Суп, увы, вопреки ожиданиям Хелен, оказался совсем невкусным. Она с трудом заставляла себя глотать чуть теплые кусочки картошки и репы, плавающей в мутной жиже.
– А здесь кто-нибудь еще живет? – спросила она. – Есть еще дома по соседству?
– Мой сын… – сказала старушка.
– Ваш сын? Доктор?
Тут старик, опять переместившийся к печке, что-то спросил, потом настойчиво повторил свой вопрос, в котором Хелен уловила слово «Гуго».
– Что он говорит?
– Спрашивает, сколько у вас с Гуго детей. Совсем сдурел, старый… Погодите, вот сейчас увидите…
Старушка что-то сказала мужу на его языке и прыснула, прикрывая рот кухонным полотенцем, которое все еще держала в руке.
– Что вы ему сказали?
– Что у вас их семеро. И все мальчики. К тому же еще и близнецы! Теперь ему есть о чем подумать, а мы можем поговорить спокойно.
Действительно, старик покивал и погрузился в какие-то свои размышления. Хелен с трудом удержалась от смеха. Эта старушка, в которой живость так странно сочеталась с путаницей в голове, чем дальше, тем больше удивляла ее.
– Вы говорили, что ваш сын живет где-то здесь. Ваш сын, доктор…
– Доктор? Живет здесь?
– Ну да, ваш сын…
– Ах да, мой сын. Он приедет завтра утром. Хотите стаканчик вина, мадемуазель?
– А во сколько ваш сын приедет? Понимаете, там, в горном приюте, мой друг, он ранен…