Зимняя коллекция детектива
Шрифт:
– Я не стану это обсуждать.
– Да не разговаривай, шут с тобой!.. Не обсуждать – прекрасно! А еще лучше куда-нибудь смыться для придания ситуации большего драматизма. Ну, как Женька! Она же от тебя смылась!.. И ты давай. Вперед!
– Какое тебе дело?! Что ты лезешь в мою жизнь?!
– Я не лезу! Я знаю, что все потерять очень просто, гораздо проще, чем удержать. Она выросла в интернате, у нее ничего нет, ни опыта, ни поддержки. Она справилась с травмой, одна, не пропала, не спилась с горя! Она тебя нашла, придумала, как сюда добраться, крутится около тебя, в глаза заглядывает, а ты – ни с места! В самом деле, что ли, за Торой Бергер решил приударить?!
Он вдруг запрокинул голову и захохотал. Фигура в красном пуховике поглядела, как он хохочет, и снова принялась за работу.
– Про Тору тебе Женька сказала?
– Ну конечно. Она тебя ревнует.
Он хотел что-то сказать, и Алле показалось – важное. Нечто такое, от чего зыбкость и неопределенность если и не исчезнут совсем, но все станет немного понятней и яснее, как низкие метельные облака вдруг пробивает яркий луч солнца.
И не сказал. Что-то с силой бабахнуло, они оба оглянулись, и на высоком крыльце «большого дома» показался Степан, голый по пояс, в подвернутых штанах и босиком.
– Доброе утро! – прокричал он и физкультурным шагом сбежал с крыльца. – Солнце какое!
Марк вытащил из сугроба лопату и стал кидать снег – раз-два, раз-два!.. Движения у него были рассерженные.
Степан с разгону вбежал в снег и стал энергично им обтираться.
– Хорррошо! А!.. Черт!
Алла оглянулась. Степан вдруг со всего размаху плюхнулся в сугроб, как будто его ужалила змея.
– Степ, ты что?!
– Порезался! Черт!..
Сидя в сугробе и вывернув ногу, он пытался рассмотреть собственную ступню. Алла подбежала и, сильно дернув, вытащила его из сугроба.
– Там стекляшки какие-то, – Степан держал ногу на весу и морщился. – Я наступил.
Алла посмотрела – кровь сочилась тоненькой струйкой, и в ране что-то блестело, то ли снег, то ли на самом деле стекло. На гору взобрался ратрак, остановился, смолкло стрекотание мотора.
– Пойдем, я тебя в дом провожу. Марина посмотрит!
Фигура в красном пуховике, переглянувшись с Марком и подходившим Кузьмичом, помедлила и двинулась следом за Аллой и Степаном, скакавшим на крыльцо на одной ноге.
Марк присел, сдернул перчатку и стал осторожно отгребать снег в том месте, где он был закапан красным.
– Не может здесь быть никаких стекляшек, – сказал Кузьмич.
– Погоди, Паша.
Марк вытащил из снега предмет, похожий на стеклянную трубочку. Один конец ее был сломан, торчали острые края. Кузьмич наклонился, и вдвоем они какое-то время рассматривали трубочку.
– Ампула нашлась, – констатировал наконец Кузьмич. – Звериное снотворное, как наша Зоя Петровна выражается.
– Сам вижу. С крыльца выкинули, как ты думаешь?
Кузьмич отошел, сорвал какую-то ветку, забрался на крыльцо и кинул ее. Они проводили ветку глазами.
– С крыльца не долетит.
Марк задумчиво посмотрел по сторонам:
– То есть человек носил ее в кармане, а потом выбросил, что ли?..
– Это логично. В доме куда ее денешь? Вдруг найдут!
Они еще помолчали, раздумывая.
– Рядом с «медицинской», где хранятся все препараты, «оружейная», – сказал Кузьмич и посмотрел на небо. – А в «оружейной» чей-то чужой нож обретался. В бане фотоаппарат без флешки. Чей нож, чей аппарат? Если в снег ампулу выбросили, чего ж «Nikon» не кинули?..
– Может, еще не все… сфотографировали.
– А чего фотографировали-то, Марк?! И, главное, кто?
– Сделали нас с тобой, как пацанов желторотых, – морщась, сказал Ледогоров. – Я себя от этого чувствую… импотентом! Ничего не могу!
На крыльце показался Антон, на ходу натягивавший меховой реглан.
– Здорово, мужики! Там один из туристов порезался, видели? Анекдот с ними. Я хочу машинку запустить, движок погонять маленько. Застоялся!
– Туда еще дорога не расчищена.
– Мать честная! – весело удивился Антон, оглядывая сугробы. – Надо туристов мобилизовать на расчистку, хоть какая-то польза от них будет. А снегу-то, снегу навалило!
Он схватил лопату и принялся бестолково кидать снег в разные стороны – баловался.
– Я после завтрака на трассу уйду, – негромко сообщил Марк. – А ты с Аллой поговори. Скорей всего, она знает, чей нож. Она наблюдательная. Про Женьку все мне рассказала.
– Догадалась?
– Говорю же, наблюдательная.
– И красивая, – поддержал Кузьмич.
Марк пропустил это замечание мимо ушей.
– Она опекает Володю, который, как я понимаю, сам по себе беспомощный щенок. Хорошо бы узнать, почему и зачем она это делает.
– Я так понимаю, задание какое-то выполняет. Но если я спрошу, она меня пошлет подальше, как пить дать.
– Почему пошлет?
Кузьмич опять посмотрел на небо. Марк удивился.
– Что такое?! Я что-то пропустил?
– Я ей массаж делал, – буркнул Павел, и его обветренные щеки вдруг залились бурым румянцем. – Спину у нее прихватило. Какая-то старая травма.
– А… ты только массаж делал или еще что-нибудь?
– Больше ничего не делал. Не успел. Только мне показалось, напугал я ее.
Марк смотрел на него с живейшим интересом, изучал, можно сказать, как будто давно не видел.
– Вроде она не из пугливых, Паша.
Антон в отдалении все бросал снег в разные стороны, ему было весело.
– Или ты сам… перепугался?
Павел махнул рукой и, сгорбившись, пошел к дому.
– Яичня! – объявила Зоя Петровна и плюхнула перед Аллой расписную тарелку, на которой почти не помещалась огненная яичница, громадная, как луна. Сбоку был пристроен ломоть черного каравая. Алла схватила ломоть, посолила, откусила и замычала – так вкусно это было, свежий хлеб из печки и яичница с салом! Куда там иностранной колбасе салями и бельгийскому шоколаду.