Зимняя жатва
Шрифт:
— Так ты все знала? — прошептал Жюльен. — Но не сказала ни слова?
— Что толку! — воскликнула мать. — Могла ли я надеяться, что ты мне подчинишься? Да я готова была волком выть, умоляя тебя прекратить, но боялась сделать еще хуже. Так я и жила, в ужасе перед тем, что могло произойти. Отругай я тебя, ты пренебрег бы этим, и не отрицай! Ты из породы Леурланов — а они слушаются только себя!
Голос Клер задрожал, градом брызнули слезы, и она даже не пыталась их вытирать. Жюльен шагнул к ней. Мать обняла его за голову и принялась целовать.
— Я прекрасно понимала, что ты задумал, — шептала она. — Смелый шаг, но я не могла этого вынести. Мой запрет ничего бы не дал, и тогда у меня родилась мысль… убить пса. Я подумала, что без него ты не полезешь под колючую проволоку. Другого способа я не нашла. Знаю, это ужасно, но я так тебя люблю! У меня только один сын. Ну а пес… — Теперь она говорила очень тихо, еле слышно, всхлипывая и крепко прижимая его к себе: — Несколько раз я пыталась его отравить, но Цеппелин отказывался есть, точно угадывал мои мысли. И тогда, чтобы поскорее с этим покончить, я решила его зарезать. Мне казалось, что сделать это будет очень трудно, но на деле все оказалось проще. Пришлось заставить себя возненавидеть Цеппелина — ведь из-за него ты подвергал свою жизнь немыслимому риску. Так пусть он исчезнет навсегда! Понимаешь, я убила его из любви к тебе, мне надоело видеть, как ты играешь в героя. Ведь ты еще ребенок, Жюльен, перестань считать себя мужчиной! Слишком уж часто люди умирают именно в тот момент, когда им кажется, будто все нипочем, — не бери пример с таких смельчаков. В твоих жилах течет кровь Леурланов, она часто будет тебя толкать на безрассудные поступки, но научись сопротивляться. Делай прямо противоположное тому, что могли бы совершить в той или иной ситуации Матиас и Адмирал, умоляю!
Жюльен осторожно высвободился из ее объятий. Им владели сложные чувства: боль, нежность, ужас перед пролитой кровью. Взгляд его был прикован к рукам матери, которые недавно подносили нож к шее Цеппелина. Никаких следов, никакой отметины на них не было. Руки эти, стоило их как следует вымыть, уже не имели ничего общего с их преступлением.
— Только ради тебя я на это пошла, — стояла на своем Клер. — Ты не вправе держать на меня зло. Не могла же я спокойно наблюдать, как мой сын перетаскивает мины в тележке! Любая мать поступила бы так же. Случай этот не должен воздвигнуть между нами стену.
Жюльен отвернулся. Он знал, что мать права, но гнев и ненависть заглушали в нем голос разума. Где-то в глубине его существа закипала неприязнь к Клер, подобно тому, как внутри вулкана веками зреет лава, пока наконец не начнется извержение.
— Ну хватит! — прокричала женщина, уже находившаяся на грани нервного срыва. — Не стоит сокрушаться из-за какого-то паршивого пса, в то время как сейчас, может быть, в эту минуту, гибнут тысячи людей. Вспомни, какой уродливой была эта животина: Матиас или Адмирал пристрелили бы ее на следующий же день, как только она здесь появилась!
Клер собрала чемодан и пошла в дом переодеваться. Когда она вернулась, лицо у нее было отчужденным, а в движениях чувствовалось скрытое раздражение. Ни с того ни с сего она принялась браниться на сына за не очищенный от грязи садовый инвентарь, который, дескать, мог поржаветь от налипшей на него земли.
— И потом, нужно разобрать этот свинарник, — махнув рукой в сторону хижины, произнесла она. — Мне будет стыдно, когда придут солдаты. Придется позаботиться об их ночлеге, и постарайся, пожалуйста, быть полюбезнее: вспомни, с каким трудом мне удалось их заполучить. — В гневе мать готова была наговорить ему еще массу неприятных вещей, но в последнюю секунду сдержалась. — И не считай, что ты вправе не слушаться только потому, что проделал несколько дырок в минном поле! Мне тоже пришлось заплатить свою цену, и это было не так легко, как ты полагаешь!
С этими словами Клер повернулась спиной, оставив сына возле колодца.
Отныне в их доме воцарилась тяжелая атмосфера ссоры, и Жюльен не знал, как ее развеять. Собирая овощи, Клер разговаривала сама с собой — мальчик видел, что губы ее шевелятся, словно она ведет диалог с невидимым собеседником. С кем, интересно, она спорила? Два или три раза он попробовал ее рассмешить, но шутки его не встречали никакой реакции. Казалось, мать рассердилась на весь белый свет. Бывало, за целый день они не обменивались и десятком фраз и угрюмо укладывались спать каждый в своем углу.
В ту ночь Жюльен и так плохо спал, а ранним утром его разбудило поскрипывание камешков под колесами взбиравшегося на холм велосипеда, особенно явно слышавшееся в предрассветной тишине. Заинтригованный, мальчик выскочил на улицу. На дороге виднелась фигурка велосипедиста, ехавшего стоя и изо всех сил жавшего на педали. Незнакомец был одет в воинский плащ-накидку с низко надвинутым на лоб капюшоном, на поясе у него болталась каска. К багажнику был привязан большой сверток неправильной формы.
— Капрал Пьер Этансон, — представился он, остановившись возле Жюльена. — Шестой инженерный батальон. Здесь ферма Леурланов? Это у вас неразорвавшаяся бомба? Я послан сюда по приказу командования.
Очень высокий, с красными, гладко выбритыми щеками. Сколько ему могло быть лет? Двадцать пять, чуть больше? Этансон улыбался, обнажая крепкие ровные зубы. Его длинные сильные руки, торчавшие из слишком коротких для них рукавов плаща, по хозяйски обнимали руль велосипеда, как это принято у опытных гонщиков, демонстрирующих особый шик.
Жюльен открыл рот, но в ответ на приветствие смог выдавить лишь жалкое бормотание, будто его, как нашкодившего мальчишку, застали врасплох. Рост капрала его подавлял, заставлял задирать кверху голову.
— У меня приказ командования, — повторил тот. — Сходи за матерью, она должна быть в курсе дела.
Но Клер уже услышала их разговор: дверь со скрипом отворилась, и она появилась на пороге. Жюльен представил, как мать наспех причесывалась, чтобы вытряхнуть из волос соломинки.
Верзила отдал честь и еще раз представился.
— Прошу прощения за ранний визит, — произнес он, — но я в пути со вчерашнего вечера. Вас не так-то легко найти. Местные жители, я бы прямо сказал, не отличаются приветливостью.
Он слез с велосипеда, привалив его к стенке колодца, и, растирая бока, огляделся кругом.
— Значит, бомба там, в доме? Да, работа предстоит серьезная.
— Вы один? — удивилась Клер.
— Один, — рассмеялся верзила, — я и есть «группа саперов», и вам еще повезло, что я здесь: вчера утром лейтенант хотел отменить командировку, но я успел вовремя смыться.