Зимопись. Книга 1. Как я был девочкой
Шрифт:
— Тогда вызови на поединок.
Царевич, что справился бы с царевной без особого труда, продолжал увиливать от драки.
— Поединки запрещены.
— Законник хренов, — в сердцах выдохнула Милослава.
Сценка напоминала гаишника, что не может докопаться до остановленного водителя: и пристегнут, и документы в порядке, и выдох трезвый, и аварийный знак на месте. Даже огнетушитель с не просроченным сроком годности.
Уловив момент, Гордей сменил тему.
— Каким ветром в наши края?
— Решили размяться немного. Прогуляться, поохотиться.
— Далековато забрались. Цариссу Западного леса и Святого причала такое известие вряд ли обрадует.
— Не пугай, — снова окрысилась Милослава. — Тебе прекрасно известно, что охота не знает границ.
Гордей посмотрел на нее с высоты роста:
— Кстати. Недалеко как раз есть кое-кто. Парочка беглых. И… еще один беглый.
Милослава проигнорировала как сообщение, так и заминку. Повинуясь хозяйке, конь сделал еще несколько шагов в нашу сторону, обойдя царевича. Впритык поднесенные копья почти царапали кожу. Глаза бойников не отрываясь следили за каждым ее движением. Даже за намерением движения.
Она их презрительно не замечала.
— Почему гуляешь по лесу со всяким сбродом? Войников в семье не осталось?
Гордей остался чуть впереди, чтобы в нужный момент перехватить двух других всадников.
— Все брошены на карантин деревни на границе с Конными пастбищами.
— Черный мор? — картинно ужаснулась Милослава, — как в преданиях?
Гордей отмахнулся:
— Обычный жар. Но крепостные дохнут, как мухи. Пережидаем, пока само пройдет.
— Обычное дело, — кивнула Милослава. — Хорошо, что жар. Про карантин слыхала, не знала подробностей. Раз карантин — все настоящие бойцы там, чтоб зараза не вышла.
— Вот почему ты здесь, — сообразил царевич.
Теперь на нее направили копья даже дальние бойщики. Запахло интригой с тяжелыми увечьями.
Милослава ухмыльнулась. Ее конь дернулся. Стража едва совладала с оружием, чтоб не продырявить сверкающую благородную тушку.
— Вы не одни следите за флагами. Наблюдатель сообщил, что Святой причал сработал. Два ангела. Эти? — уставился на нас с Томой изящный злой пальчик.
Даже мы понимали, что что-то затевается. И это что-то добром не кончится. Самое обидное, что все из-за нас, а мы ни сном, ни духом. Ау, люди, если вы люди, объясните, что происходит!
— Зачем они вам? — странно поинтересовалась Милослава. — Отдавать все равно придется. Вы вымираете. Согласись, нам они принесут больше пользы.
— Скажи принцам, — сухо молвил Гордей, заметивший небольшое движение всадников вперед, — еще шаг, и ты станешь вдовой. Ты меня знаешь.
Я отметил слово «принцы». Это плюс к царевне с царевичем. У них здесь демографический перекос в плане высшего сословия?
Двое бойников навострили копья на Дорофея с Порфирием, вооруженных лишь мечами. Остальные не спускали глаз с царевны.
Милослава сделала вид, что не слышала. Впрочем, услышали сами принцы, Гордей добился желаемого. Мудро переглянувшись, они остались на месте. Видимо, действительно знали.
— У вас раненый? — переполз зловредный пальчик на Шурика. — Кто его так? Черт?
Заминка Гордея объяснила ей все. Милослава расхохоталась:
— Вы несете в башню черта? — Смело склонившись, рассмотрела Шурика. — Красный. Они все такие?
Она смотрела на волосы.
— Нет, — нехотя признал Гордей.
— Откуда знаешь?
Пришлось отвечать.
— Был второй. Черный.
— Ну, хорошо хоть «был», — кивнула царевна.
Седло заскрипело под внезапно заерзавшим царевичем. Пауза затянулась. Лгать он не решился, как и не стал опровергать догадку царевны.
— Почему не убил? — вновь указала она на Шурика.
— Обстоятельства.
— Не существует обстоятельств, отменяющих закон.
— Разночтение.
— Богохульствуешь. Не для того Алла-всеспасительница, да простит Она нас и примет, лично снизошла к людям и дала Закон, чтобы кто-то толковал его в свою пользу.
Гордей заерзал еще больше.
— Ангел не оставил мне выбора.
— Выбор есть всегда, — отрубила царевна.
Они уперлись в виртуальную стену прямой логики, за которой только драка. Тут встрял я:
— Бывает. Например, заповедь «Не укради».
Думал, царевна возмутится внезапным вторжением в беседу. Она только хмыкнула:
— Просто: не кради. Украл — преступник. Преступил — умрешь.
— Как не украсть еды, если умираешь с голода? — не отставал я. — Тогда нарушишь более серьезную заповедь — «Не убий»!
Псевдоумным парадоксом поставить кого-то в глупое положение еще в школе было моей фишкой. Из-за способности доводить учителей до истерик в классе меня обзывали страшным словом софист.
«Волга впадает в Каспийское море», — ни о чем не подозревая, буднично сообщала Антонида Петровна.
«Как же, — без разрешения подавал я голос. — При слиянии рек название дается по широчайшей. Кама при встрече под Казанью в два раза шире Волги. Так что впадает в Каспийское море?»
Или:
«Земля — шар», — говорил Валерий Вениаминович, ну никак не подозревая подвоха.
«Неправда, — вызывал я ужас в учительских глазах, где рушилось мироздание, и гогот класса. — Вот луна — шар. Согласен. А Земля — сфероид. Приплюснутая на полюсах сфера. Разве не так? Зачем обманываете бедных деток?
Мы же вам верим!»
Кличка Софист, как случается сплошь и рядом, сократилась до Софы, Софочки. Пришлось драться за восстановление гордого имени Чапа. Меня били, ставили фингалы и разбивали губы, ломали руку и едва не оторвали ухо, но я все равно взрывался и кидался за «Софочку» даже на старших. Намного старших. И неизмеримо более сильных.