Зимопись. Книга 1. Как я был девочкой
Шрифт:
— Как думаешь, такое возможно?
— В мире возможно все, особенно невозможное. — Тут меня огорошило. — Знаешь… в Стокгольмском музее хранится шлем Ивана Грозного, изукрашенный арабской вязью: «Алла, Алла, Алла…»
— Хочешь с-сказать… — новая догадка ошеломила Тому до заикания. — Мы в т-тех временах?
— Вряд ли, — убежденно сказал я. — Это не Земля. Точнее, не наша Земля. И не наше прошлое. За выверты священных текстов от «не убий, кроме…» и до не знаю чего, наши предки их бы на кусочки покромсали. И нас заодно. Они же, как видишь, цветут и пахнут.
— Плохо пахнут, — заметила Тома.
Она сложила ноги по-турецки. Я приподнялся и сделал то же самое.
— И Малик, не афишировавший свое вероисповедание, местную религию на дух не переносил, — напомнил девушке. — Видела, как его корежило? Явно не фанатик, но местные духовные заскоки для него как обезьяна для человека — гнусная пародия, забава шайтана. Думаю, если бы некто всемогущий кого-то послал, то, скорее, того же Малика, как более способного на масштабные деяния.
— Не говори за Него. Если однажды остановились на плотнике и пастухе, почему теперь не выбрать школьников?
— Потому что выбора больше не будет, последний, как говорят, уже был. Нам осталось только жить по совести и каждому в меру возможности бороться с несправедливостью.
— А я о чем говорю? — обрадовалась Тома. — Разнести в клочья местную дурь — разве не справедливо?
В коридоре начались разброд, шатания и необычное для такого времени брожение. Мы что-то пропустили? Выглянув, Тома перебросилась с кем-то парой слов. Захлопнула дверь.
— Из-за гостей купальный день решили провести на день раньше обычного. Все равно воду греют, вот чтоб завтра еще раз не мучиться. Первые комнаты уже помылись. Очередь подбирается к нам. — Она опустила взгляд.
— Чапа, Тома! — раздалось в коридоре.
Мы оба вздрогнули и синхронно ссутулились, втянув плечи и головы. Ох, и скользкие же моменты: купание, уборная, сон. Постоянно подкидывают подлянки. А мы решай. Чем больше конфузливых ситуаций, тем напряженней отношения. Мы уже не дети. Хочется простоты и свободы. А мир не позволяет.
— К Варфоломее! — закончил посыльный.
Два мощных выдоха одновременно спустили запас застрявшего в легких воздуха. С шумом и поднятой между лежаками пылью — заставив особенно яркую пылинку метаться в разные стороны, отчаянно сопротивляться и в результате остаться на месте, смирившись с равной силой встречных ветров.
Исподлобья мы глянули друг на друга… и одинаково подавились похожим смешком. Отчего оглушительно заржали, напугав девочку-посыльную, и к Варфоломее прибыли веселые, румяные, едва не держась за ручки, как первоклашки. Ученица, приведшая нас, мгновенно умчалась. Цариссе предоставили прежний кабинет папринция. Кровать еще не установили, но письменный стол уже отсутствовал. На стуле со спинкой сидела сама Варфоломея, дочки стояли по бокам. Мужья, которых заприметил при прибытии, отсутствовали. Видимо, разговор пойдет о нашем, о женском.
Кивком поприветствовав, мы остановились при входе.
Взгляд Варфоломеи напоминал раскаленный прут. Так ощущался в тех местах, которых касался.
— Хороши. Мне так и говорили. — Закончила она, наконец, нас рассматривать. — Что скажете про них, дочи?
Подбоченясь, Карина, как старшая, выдала первой:
— Тома еще многому должна научиться, но учиться умеет. Главное, что внутри настоящая. Стержень есть. А Чапа… — ее взгляд скептически пробежался по мне, — верхушек нахваталась. Многое дается легко, оттого мало усердия и непонятное будущее.
Любопытно. Не ждал от воинственной девицы столь трезвой оценки. Но это ее субъективное мнение. Что теперь скажет моя солнечная соседушка, чей лик затмила черная туча непонятного происхождения и содержания?
Зарина опустила глаза, по щекам поползли красные кляксы.
— Карина все правильно сказала, — донесся тихий голосок. — Тома хорошая, но пока мало умеющая. Зато быстро наверстывающая. Чапа… тоже быстро учится. Очень способ…ная. В чем-то уже равна Карине.
Заметив недовольство сестры, Зарина добавила:
— У Чапы способности к бою. Врожденные. Он замечательный… ангел. — Маленькие ушки пылали как креветки на шпажке. — И очень хорошая подруга.
Царисса кивнула:
— Я услышала. Теперь…
— Что с Шуриком? — перебил я. — Милослава все объяснила?
— О нем не беспокойтесь, — небрежно бросила Варфоломея, даже не повернувшись. — Про Милославу вам расскажут дочери. Можете идти. Все.
Все? Для чего вызывала? Посмотреть? Зоопарк, видите ли. Ангелов видели? Нет? Рекомендую.
Наша четверка двинулась в сторону своего жилья.
— Что с Милославой? — спросил Зарину.
Она шагала первой, странно молча, смотря только под ноги. Я и Тома двигались в середине, Карина замыкала. В коридоре было тесно, мы постоянно с кем-то пересекались, сторонились, пропускали. Район помывочной впервые можно было пройти без стеснения, никто не оставлял дверь открытой, никто не гулял до комнат и обратно в неглиже и без. Сказывалось присутствие в школе посторонних.
— Все плохо, — сказала Зарина убитым голосом.
— С Шуриком? — всполошилась Тома.
Я тоже напрягся. Зарина отмахнулась:
— При чем здесь он? Наша семья почти разорена. Сестра пошла на сестру, а у каждой немалая партия поддержки…
Ей было тяжко. Только через несколько шагов продолжила:
— Милослава убита. Лисавета при смерти. Четверо из пяти принцев полегли. Шесть войников и войниц насмерть. Бойников даже не считали.
Вот так дела. Алла действительно существует? Милослава насмехалась над религиозностью Гордея и нашими намеками на соблюдение закона. Задавала запретные вопросы ангелам. Теперь — наказана?