Зимопись. Книга вторая. Как я был волком
Шрифт:
Эх, Тома, Тома. Недавно – наивная непоседливая девочка с богатым воображением, запертая в скорлупе родительского мирка. Красневшая из-за двусмысленной фразы или нескромного жеста. Стеснявшаяся и сторонившаяся всего, что касалось отношений мужчины и женщины. Кто мог подумать, что ее так заинтригуют из ряда вон выходящие игры. Увы. Чужая душа – что звезда над горизонтом жизни, светящая оттуда узким проблеском света и тем похожая на задницу. Каким образом похожая? Элементарно. Главное, понять, что мы – внутри.
Кто хотя бы раз в жизни смотрел или читал произведения в стиле фэнтези, знают про красавцев-эльфов и омерзительных орков. Везде
Человолки были людьми. В прошлом.
Мы с Томой тоже были людьми. В прошлом. Настало время орков?
– Что-то знакомое за следующей горой. Мы там не были? – мотнув вперед головой, прошелестела Тома, запыхавшаяся, отчаянно перебиравшаяся с камня на камень чуть ниже меня.
– Там причал и кладбище, – сообщил я. – Оттуда мы в первый день смотрели на эти горы.
На взгляд человолков наш неслышный шепот на ушко выглядел проявлением симпатии. Не то мордой потерлись, не то лизнулись. Следовавшая по пятам Пиявка ревниво гавкнула и, перестав дышать мне в зад, обиженно спустилась ниже по склону. Я вздохнул с облегчением. Неприятно, когда кто-то смотрит тебе в не самое удобное место. Причем постоянно. Пусть и с симпатией.
Внизу притягивала взор замечательная травка, просившаяся под ноги и руки. Нет, стая упорно кралась по скалистым навесам. Вожак показывал дорогу. Когда уставшая Пиявка, экономя силы, решила спуститься ниже, раздался громоподобный рык. Нарушительница прижала голову к земле и быстро вскарабкалась выше всех.
По дороге ели какую-то кислую траву, наподобие знакомого щавеля. Горьковато, но съедобно. Вожак прием пищи не регламентировал, главным считал добраться до определенного места.
Привал устроили во второй половине дня, когда солнце миновало больше половины небосвода. Вожак разлегся на голом каменистом выступе, вокруг расположилась подтягивавшаяся стая. Укладывались кто где мог. Задержавшиеся альфы, беты и гаммы сгоняли всяких омег с обустроенных местечек. Первому досталось Смотрику. Чтя традиции, он занял одно из худших мест, но даже оттуда его пинком вышвырнул Живчик. Мое место почему-то приглянулось Гиббону. Он лениво рыкнул, движение руки смело меня как пушинку, грузное волосатое тело бухнулось рядом с Томой. Стальной капкан пальцев перехватил ее ногу, поднявшуюся, чтобы двинуться ко мне, и дернул назад. Я подскочил и впился зубами в запястье громилы.
Неверящий рык сотряс скалу. Гиббон легко стряхнул меня, едва не оставив без зубов, но одновременно выпустил Тому.
Тома шарахнулась, прячась за меня. Я встал между ними, вжимаясь в землю руками и ногами. Гиббон очумело глядел на меня. Осознав произошедшее, он стал медленно наливаться яростью. Глаза сузились. Мышцы напряглись…
– Гррр! – раздался сзади голос надвигавшихся неприятностей.
Их олицетворение смотрело на нас. «Мы в походе, – сказал взбешенный вид вожака, – и кто начнет ненужную свару – здесь и останется».
Гиббон нервно сглотнул, отвернулся, я осторожно попятился. Тома обняла меня за талию, лицо уткнулось мне между лопаток. Ее тряс озноб. На жаркой солнечной полянке.
Стая заняла весь каменистый выступ целиком, немного места осталось только около Пиявки. Взяв Тому за руку, я двинулся туда, аккуратно переступая тела новых сородичей. Ладонь Томы, зажатая в кулаке, ответно вцепилась в меня, как вирус в незащищенный компьютер.
Правило трех опор здесь сократилось до двух опор. Рука, ступня. Ступня, ступня. Большие ворочавшиеся тела подо мной нервно замирали, давая пройти, ногу при этом приходилось задирать очень высоко, будто человек-волк превратился в человека-паука.
Увидев, кто идет, Пиявка разлеглась бесстыже-искренне, делая вид, что дремлет. Сквозь прикрытые веки поблескивали в мою сторону щелки следящих глаз.
Тома остановилась. Ничего не имея против собственного кавалера, она почему-то невзлюбила мою ухажерку. Между Пиявкой и крупным самцом, презрительно повернувшимся к той задом, оставалось место для одного. Для двоих – только в обнимку.
– Ложись, – горячо продышала в ухо Тома. – Я потом втиснусь.
Пожалев ее чувства (ну и дурак, она мои не жалеет), я опустился ближе к самцу, которого нарек Жлобом. Томе осталось прижаться ко мне сзади… но с недовольным рыком Жлоб вдруг откинул меня локтем. По ощущениям локоть оказался железным. Из груди у меня вырвался стон, тело ненадолго обрело невесомость и обрушилось на Пиявку. Ждавшая совсем другого, она взвизгнула, заваливаясь на скорчившегося совсем юного человолчонка, который закрепился на самом краю обрыва вместе с братцем. Их едва не сбросило вниз. Юнец вцепился в мягкие ткани нежданной добычи, но, получив оплеуху, с плачем отшатнулся. Жлоб обернулся назад и опрокинул Тому на освободившееся место, тем решив проблему и снова отвернувшись. Пиявка приглашающе разостлалась подо мной, восторженно скалясь.
Дурдом. Я поднялся с упорно цеплявшегося и не желавшего отпускать тела. Пришлось ударить его по рукам-лапам. Невдалеке встал Смотрик, следивший за нашими перипетиями.
– Ррр! – Указав на свое место, он запрыгнул на острый неудобный камень и сел, привалившись к холодной скале. Типа, я отдохнул, теперь давай ты.
Спасибо, конечно.
– Рр! – поблагодарил я, добравшись до места.
Однажды сделанное добро вернулось. Приятно.
Отдыхали мы минут десять. Вожак решил, что достаточно, гортанный рев возвестил продолжение похода.
Расслабившиеся мышцы вновь заныли от усилий, к старым ссадинам на ладонях прибавились новые. Теперь стаю вели по диагонали вниз. Цель, как мне кажется, определилась: грязная лужа между скал. Почва, залитая капающей с камней водой, была похожа на лечебную грязь – такая же плотно-маслянистая и вонючая. Вожак ввел стаю прямо в лужу.
– Ррр! – скомандовал он.
Тома непонимающе глядела на меня.
– Будет охота на волков, – шепнул я.
На моем счету было пять охот. Ни одной личной добычи, зато ни одного ранения. Можно гордиться. Не всем так везло.
Человолки зачерпывали грязь и вымазывали друг друга с ног до головы. Каждый каждого, строго следя, чтобы не осталось ни кусочка свободной кожи. В несколько слоев. Руки, ноги, спины, животы. Волосы, лица, подмышки, промежности. Ничего не пропускали. Зазевавшейся или хотевшей что-то спросить Томе услужливо втертая кем-то грязь попала в рот. Она шумно отплевывалась.
Меня заботливо охаживала Пиявка. Лизать она в такой ситуации не могла и компенсировала тактильными ощущениями: зачерпнув полную ладонь, втирала отвратную жижу мне в спину, как при массаже выделяя каждый позвонок, каждое ребрышко, каждую выпуклость лопатки. Втерла целое море в макушку и затылок, затем почти любовно заляпала мне уши, провела ладонью по лицу. Я едва успел закрыть глаза.